Пенюкова Ирина Валентиновна, родилась 2 сентября 1974 года в городе Новозыбкове Брянской области в семье врачей. Выпускница Брянского городского лицея №1, музыкальной школы им. П.И. Чайковского.
Окончила Смоленскую государственную медицинскую академию и Литературный институт им. А.М. Горького. В настоящее время – студентка Академии государственной службы при президенте РФ (Москва).
В 1997 году приступила к работе врачом-урологом в Брянской городской больнице №2. С 2009 года – заведующая отделением общей и эндоурологии с центром дистанционной литотрипсии. С 2014 года – заведующая первым урологическим отделением ГАУЗ «Брянская объединенная городская больница №2» г. Брянска.
Диссертантка Брянского государственного университета им. академика И. Г. Петровского. Имеет свыше тридцати опубликованных научных работ, автор монографии по русскому языку, исследовательских статей по медицине.
Неоднократно выступала с докладами на всероссийских и международных научно-практических конференциях., в том числе — на посвященной проблемам славистики Международной научной конференции в АН Украины (Iнститут мовознавства iм. О.О.Потебни).
Литературный дебют состоялся в 1990 году. Стихи публиковались в областной периодике, коллективных сборниках, литературных альманахах Москвы, Брянска, Чернигова, Курска, Орла, Смоленска; в региональных изданиях, центральной печати.
Лауреат литературных премий им. Н. А. Мельникова (2018), им. М. А. Булгакова (2019), им. Н. И. Рыленкова (2023).
Автор книг стихотворений «Славянский крест» (2002) и «Неизбежность любви» (2013).
Член Союза писателей с 2014 года.
Живет в Брянске.
Брянская быль
Скоро день как не смолкают споры –
Век в деревне небыло чудес!
На разбитом куполе собора
Вдруг сегодня встал старинный крест!
И с чего бы вздумала старуха
Утверждать, что крест наверх встянул
Местный бомж? Не поняли: «Ванюха?
Быть не может! Ты…?» Промолвил: «Ну…»
«Набрехал ведь нам, Ванюта, точно?
Это ж глянь, какая высота!..»
Оказалось – сон увидел ночью,
Что на божьем храме нет креста.
И рванув во тьму, в пыли бурьяна
Бормотал, ощупывая мрак:
«Как напьюсь – себя не помню, пьяный.
А убьюсь – так хоть не просто так!…»
И потом, потуже, да покрепче
Затянув над сердцем рушники,
Привязал тот крест, себе на плечи
Водрузив… Молчали мужики.
Как он смог? Один? Наверх? Иваха?
Как осилил? Как решился? Как?
Не поверив, вздернули рубаху: «Покажи…»,
А там – сплошной синяк!
Не синяк – одна большая рана!
Словно воин, изгоняя зло,
Водружен на храм рукой Ивана,
Крест стоял над ожившим селом.
* * *
Позабыть города,
просто быть одиноким поэтом.
Просто плыть в никуда,
не спеша, по течению лет.
На закате душа, как звезда,
наполняется светом.
О, прекрасная участь
посильно несущего свет!
А потом навсегда
стать дыханием ветра, травою,
Или в сумраке чащи
тихонько журчащим ключом.
К молчаливой земле, как дитя,
припадать головою,
Ни о чём не жалеть.
И уже не просить ни о чём.
Икона
«Кто уверует – будет спасён…», —
Прошептала в смятеньи несмело.
Я пришла рассказать обо всём.
Ничего рассказать не сумела!
Я стояла одна, в тишине,
Перед строгой, но любящей Силой.
«Ты же ведаешь всё обо мне!
Ты же видишь нас, Отче! Помилуй!
Ты же знаешь нас всех, без прикрас!
Помоги мне войти в твои двери!..»
Я дрожала от дерзости фраз.
«Кто уверует…» Господи, верю!
* * *
Случайный луч. Он был – и не был.
А всё же сделалось светлей…
Душа, наполненная небом,
гостит недолго на земле.
* * *
А в России быть поэтом –
жить во гробе.
Нам тесно на свете этом,
как в утробе…
***
Кто-то в доме завсхлипывал глухо
Замер мальчик, стригущий овцу.
Искалеченный телом и духом,
Блудный сын приближался к отцу.
Тяжело опираясь на посох,
Облаченный в гнилое тряпье:
Отче, дай мне хотя бы отбросов!
Не отрини отребье твое,
Пожалей! Ничего не имею.
Впереди лишь печали и тлен…
И отец, обнимая за шею,
Поднял старшего сына с колен,
Крепко сжал, утешая и плача.
А стоявший чуть-чуть позади
Брат, глаза молчаливые пряча,
Торопливо шептал: Проходи!
Нынче праздник отпразднуем. Хочет
Наш отец тебя снова принять…
И в дому ликовали до ночи.
И ягненок лежал у огня.
***
Исчезала Россия. Какая-то старая дева
Исступленно крестилась. Теперь мы лишались всего.
Постарался быть гордым. Но больше не чувствовал гнева,
С безвозвратной потерей свое сознавая родство.
И душа захлебнулась раскаянием, горечью, болью!
Нас нельзя оправдать! Я пытался понять, господа,
Как смогли мы предать, обладая такою любовью?
Мне сказали… я плакал? Неправда! Я умер тогда.
***
Для кого-то – мелкая формальность,
Но её отбросить не спеши:
Русский – больше, чем национальность,
Это – состояние души!
* * *
Стать подмастерьем, чтобы снова
Застыть с лекалом над строкой
Там, где творят живое слово.
Где в полутемной мастерской
Следы последнего наброска:
Верблюды, люди, облака –
Кусочки тающего воска
У старой Вечности в руках…
***
Я бы любить хотела Вас.
Не так, как всех, а по-другому,
Как любит женщина. Не раз
Мне представлялись стены дома,
И наша дружная семья,
И шепот нежный: «Дорогая!..»
Вас любит женщина. Не я,
Другая женщина! Другая
Проводит полночи без сна,
Метет ковровые дорожки,
Стоит, волнуясь, у окна,
Столовые роняет ложки…
Пусть будет счастлива она
Любовью вашей, и хранима.
Я тоже счастлива одна
Мой Никогда не полюбимый!
***
Постоять у родного порога,
На закат провожать облака.
Может, завтра — прощанье, дорога,
Неизбежность тоски… А пока –
В летнем небе далёкие птицы,
Крестят землю их лёгкие тени.
И на строки последней страницы
Опадают соцветья сирени.
* * *
Трагизм аскета. Доблесть муравья.
Ракеты в тундре. Города в пустыне.
Сексот. Сиблаг. Расстрельная статья.
Рулетка русских… О, живущий ныне,
Не вздумай скорбью время оскорбить
За ясность сильных – право быть собою,
И робость слабых – право просто быть.
О, многоликость, спаянная болью!
То будет после – зимняя Москва,
След на щетине – снега иль рыданья?
В казенном бланке высохнут слова –
И чья-то жизнь сольётся с ожиданьем
В один стальной бетховенский аккорд,
В гудящий гимн отчаянной надежде…
Нет! Правоты, хрипящей из аорт,
Наперекор уверенным! Но прежде
Во времена обманной тишины,
Что разделяет обе Мировые,
Пусть старый мир спокойно смотрит сны,
А в том саду, где все ещё живые
По вечерам, гася огарки слов,
Скрипит игла в разбитом патефоне.
Там обжигают крылья о стекло
И остаются пятнами в плафоне.
***
Все всегда бесконечно похоже
В тихом омуте зла на Руси.
Вот свеча разгорается: «Боже!»,
Вот дымит, затухая: «Спаси…».
***
Они убиты на войне.
Смотрю на маленькие фото.
Лишь в процветающей стране
Легко быть страстным патриотом.
***
Журчит родник. Печалясь одиноко
Над родником склонилось деревцо.
Усталый путник припадет к истоку,
В холодных струях омочив лицо,
И вновь пойдет топтать пути земные.
Зачем? Куда? Узнать нам не дано.
А было время – умники иные
Мутили воду, захламляя дно.
Что ж, никого ни в чём не упрекая,
Переживем! Хватило б только сил!
Коль на земле, ещё не иссякая,
Журчит родник – душа Святой Руси.
* * *
Добротный дом, рябина, запах мёда –
Воспоминанье прыгает, плывет…
Войти опять в одну и ту же воду?
Слегка сгибаюсь, пробую…
И вот,
Прильнув, как в детстве, к дереву колодца
Над лиловато-матовым огнём
Я наклоняюсь. Отраженье льётся
За край ведра.
Но остается в нём
Средь облаков с куском лазури чистой,
Что дребезжит в таком же серебре,
Чуть удлинённый, серо-серебристый
Листок осины… Осень на дворе.
И дольше века
Длится день короткий…
Апостол Пётр уже ключи несёт…
Четыре капли спелой черноплодки,
Листок осины… Боже!
Это всё.
***
Роились звезды. В сумраке дрожа,
Барашки туч таинственно алели.
Дул легкий ветер. Детская душа
Играла на вздыхающей свирели….
Дар
Взлёт, ожидание торжеств,
везенье, святость, высота?
Тяжёлый пот, кровавый крест.
Посмертно – снятие с креста.
Поединок
Я расслышала лишь: «…навеки!»
Ваша поднятая рука,
Взгляд… Слегка опустила веки,
Отпустив уголок платка.
Он упал. Над травой примятой
Вдруг взлетевшие от земли
Кони, комья… Копье и латы,
Вой и вопли: «Коли!.. Коли!..»
Скрежет. Стоны восторга. Крики,
Бестолковая толкотня.
И последнего солнца блики
На разбитом забрале дня.
Вы бессмертие заслужили,
Став героем людской молвы…
Я хочу, что б Вы жили. Жили!
Я хочу, чтобы жили Вы!
* * *
Сыны России…
«Баюшки-баю…» — поет поток ночного листопада.
Разграблен дом. А здесь, в чужом краю,
В уютной келье теплится лампада, окно раскрыто…
«Верую, помочь мне можешь Ты, мой Господи! Осилю..!»
Он подойдет. Отпустит душу в ночь
Бесплотной птицей. Далеко.
В Россию.
Ассоль
Сквозь предрассветную тишь
С женскою верой в любовь
Вновь ты на берег бежишь,
Милый ребёнок Ассоль.
От непреклонной толпы
Влажные пряча глаза,
Словно подарка судьбы
Алые ждёшь паруса!
В бухте с названьем «Мечта»
Солнца и моря каскад.
Веки сомкни, и тогда
Снова увидишь фрегат.
Знай же, большое дитя,
Где-то в пучине морей
Ищет повсюду тебя
Сказочный юноша Грей.
Пусть он не принц, не король,
Он – твой единственный друг.
С ним не почувствуешь боль,
Горечь и муки разлук.
Вас обручат на века
Пены солёной дожди.
Верь мне, Ассоль! А пока
Жди его, девочка, жди!
***
Я все готов делить с тобой одной,
Забыв о днях волнений и тревоги.
Трепещущей, сверкающей волной
Нам Млечный путь подкатится под ноги!
Обрызгает холодною росой
И унесутся в бездну без названья…
Люблю тебя, простою и босой,
В неброском ситце звездного сиянья!
Парка
Какие древние секреты
Скрывает прялки вид убогий?
На берегу прохладной Леты
С пустой поспешностью тревоги
В года надежды дни печали
Сплетает тонкая рука…
Вы Ариадне обещали
Когда-то ниток для клубка!
***
Скитаясь, поют менестрели
Про то, как, не помня обид,
В объятьях лесной колыбели
Столетья красавица спит.
Ни ветер, зовущий напевно,
Ни лет ледяная вода
Уже не разбудят царевну
Увы, никогда, никогда!
Ей что-то прекрасное снится,
Прекраснее жизни самой!
И едет стареющий рыцарь
По тряской дороге домой.
***
Деревня. Вечер. Купола.
Осенних листьев позолота.
Закат расправил два крыла –
На мир упала тень полета.
Я знаю, в воске, у икон,
Как в янтаре, застыли сроки.
В прозрачном воздухе лишь звон
Плывет печально-одинокий!
***
Прибив траву и пыль по косогорам,
Дождь налетел как тать, издалека.
Лишь в глубине, над пасмурным простором
Уже дрожат два радужных мазка…
***
Всего не расскажешь строкою.
Белеют листы на столе.
Быть может, с корявой клюкою
Я буду бродить по земле.
Без сил, без надежды, без друга.
Без права на хлеб и уют.
Неправда, что ветер и вьюга,
Рыдая, меня отпоют.
Ах, мне бы не мучиться! Мне бы
Укрыться в домашнем тепле!
Но… Господи, хочется неба!
Я буду бродить по земле.
***
Вот он сидит, понурый и упрямый,
Подслеповато глядя в высоту.
Один, во тьме, на дне тюремной ямы,
Прижав ладонь к нательному кресту.
И вот наверх доносится мгновенный,
Свистящий шёпот: «Господи, спаси…».
И страшно знать: невинно убиенных
Ещё немало будет на Руси.
***
Стать жертвой мщения народа.
Но, даже через много лет
Не потускнела позолота
Залитых кровью эполет.
А те, кто под чужие флаги,
В чужую жизнь и города…
Оставить Родину на плахе.
Да как вы смели, господа?
***
…Им показалось – горный перевал
Мерцал святыми, скорбными слезами.
И даже тот, кто раньше убивал,
Смотрел на мир печальными глазами.
Италия
Обедня бедным. Медная латынь.
Колокола классических соборов.
Поющий сумрак. Пасмурная стынь
Старинных слов и богословских споров.
Глухих углов густеющая мгла,
Неясный свет святого алебастра.
И над печальной кротостью чела
Колючий терн. Per aspera ad astra.
Так испокон, мерцаньем глубины
Освящены коварство и величье.
Вглядись во мрак – вдоль каменной стены
Блуждает тень бессмертной Беатриче.
***
Шумное море, теплый причал.
Пусть это будет только начало –
То, что ты меня повстречал.
То, что я тебя повстречала.
Небо как бездна, гор вышина,
Видишь? Чайки вдали мелькают,
Чайки качаются на волнах,
Кличем нас двоих окликают.
Яркие, словно цветные сны
Быстрые блики, провал, и снова –
Темно-зеленый нефрит волны.
Ты – будто плотью ставшее слово.
***
Веточка сирени. Сладостный покой
Сходит на селенья. Тени над рекой,
Свет костра и еле ощутимый дым.
Вековые ели гнутся к молодым.
Ветер, сумрак, речка – там, вдали, у них.
Здесь – сирень, крылечко, полустихший стих.
***
Вот это памятное место
С резной беседкой у пруда
Где серый маленький маэстро
Вовсю насвистывал. Тогда,
Ещё не ведая печали
Мы написали имена…
Кусты сирени одичали
Покрылась плесенью стена,
Кропит дорожки дождик редкий,
Листва намокшая летит.
Темнеет. Тень холодной ветки.
Мне больше некуда идти.
Гений
Сломали радужные крылья,
Стремясь сильнее уколоть.
И темным таинством бессилья
Прикрыли раненую плоть.
Потом, примеривая рамки,
Держали в творческой тоске.
Так, словно бабочку из банки,
Его распяли на доске.
Подняли, вынесли из тени,
Поставили на пьедестал,
Шептались: «Это редкий гений!
Смотри, какая красота!»
***
Чуть тепловатый шёпот за плечами –
Как будто кто-то выдохнул в меня:
«Смотри на мир духовными очами
На медяки мой Дар не разменяй!
Преумножай, коль сможешь, понемногу
Не признают – а ты и не горюй…»
Прекрасно всё, что нас приводит к Богу.
Должно быть, я банально говорю…
Из цикла «Странствия Тристана»
***
Запутав напрочь всё земное,
Иного чувства новизна
Смешалась с терпкою виною.
— В той стороне моя страна…
Мне трудно. Странное томленье.
Моё волнение, мои…
— И… – отвернувшись на мгновенье
Изольда вымолвила. – И?..
Упрямый профиль подбородка,
Чуть омрачённое чело.
Плыла, покачиваясь, лодка,
Плескало тёмное весло.
День угасал. В лазури чистой
Уже курился лёгкий дым.
И берег, мертвенно-скалистый,
Всё больше приближался к ним.
* * *
Всё ярче краски. Всё ясней
Черты мерцающего лика.
Из мира мёртвого теней
Орфей уводит Эвридику.
Пусть эфемерна, как строка,
А может, как морская пена,
Но, боже! Тонкая рука
Её теплеет постепенно!
Посметь, превозмогая дрожь,
Взглянуть, увериться: «Родная!
Жива…». Да будет он хорош
Глухой шиповник вдоль Дуная
Иль Гебра! Слёзы осушив,
Чуть позже, Путь оставив Млечный,
Взойдут на небе две души
В одном созвездии. Навечно.
Вдохновение
Как слово, будто бы случайно заворожившее века,
Как белизны необычайной на тёмном бархате рука
Венецианки Тициана. Как зов пастушьего рожка
Среди саксонского тумана иль смутный свет сквозь облака,
Как стёртый посох пилигрима, недостающее звено,
Руины рухнувшего Рима этрусков.
Таково оно…
Одиссей
Лишь недавно он среди друзей
Пировал до вечера. А ныне
Вновь сидит, печален, Одиссей,
И вино не тронуто и дыни.
И лежит безжизненно рука,
Что сразила страшного циклопа,
И белеют в небе облака,
Будто лик прекрасной Пенелопы.
А когда неяркая луна
Озаряет ласковые лица,
Безутешно, в сумраке, одна
Всё грустит влюблённая царица.
Ах, она могла бы рассказать
С простотой наивного ребёнка
Как, не глядя в тёмные глаза,
Он целует край туники тонкой.
И уходит на берег морской
Вновь чертить таинственные знаки,
Вспоминая с жаркою тоской
Берега покинутой Итаки.
//Брянские писатели-2015. Антология. — Брянск: типография СРП ВОГ, 2015. — с.255-264