Юрий Иванович Кравцов родился 4 мая 1956 года в селе Чернацком Середино-Будского района Сумской области.
По окончании средней школы работал механизатором в местном колхозе, токарем и маляром на Севастопольском судоремонтном заводе. Служил сигнальщиком на сторожевом корабле Балтийского флота. В 1977 году опубликовал свои первые стихи в матросской газете «Балтиец». После увольнения в запас работал корреспондентом районных газет, инструктором райкома партии.
Окончил Брянский педагогический институт. Около двадцати лет жизни отдал учительскому труду. Более восемнадцати лет работает директором Зерновской средней школы. В 2013 году награжден знаком «Почётный работник общего образования Российской Федерации».
Автор восьми поэтических сборников «Первая смена» (1989), «Зов света» (1991), «Медуница» (1999), «Стихотворения» (1999), «Алёшкино солнце» (2001), «Я шагаю к тебе, любимая» (2003), «Живи, пока живётся» (2007), «У калиновых огней» (2013). Произведения публиковались в газетах «Литературная Россия», «Сельская жизнь», «Экономическая газета» «Литературная газета», в журналах «Смена», «Воин России», «Рабоче-крестьянский корреспондент», «Российский колокол», «Московский писатель», «Южная звезда».
Член Союза писателей России с 2001 года. Награжден почётными грамотами администрации Брянской области, Брянской областной Думы, юбилейными медалями в честь 200-летия со дня рождения Ф.И. Тютчева и 100-летия М.А. Шолохова, а также благодарностью Министра культуры и массовых коммуникаций Российской Федерации (2007).
Лауреат премии им. А.К. Толстого «Серебряная лира» (2012), премии им. Н.И. Рыленкова.
Живёт в поселке Суземка.
НА ПЕРЕКРЁСТКЕ
То дождь, то снег, то ветер хлесткий,
То гололед, то сад в цвету,
А я всю жизнь — на перекрестке,
А я всю жизнь попутку жду.
Спешит куда-то безучастье,
И равнодушье мимо мчит,
Но знаю: где то близко счастье,
Добро вот-вот притормозит.
И кто-то с радостью на сердце
Или печаль с него гоня,
В свой дивный мир откроет дверцу,
Возьмет в попутчики меня.
СТРАДА
Сестре Ольге
Мы не знали значения слова «страда»,
Но и все ж, в отдаленном
Задымленном поле
Это слово тогда
С детских лет навсегда
Въелось в наши сердца,
Въелось в наши мозоли.
Память ранняя
Просто забыть не дает
Дни предзимья,
Пейзаж за деревнею блёклый…
Мы спешим после школы,
А мама нас ждет
На колхозной плантации
Сахарной свёклы.
Под ногами раскис от дождей чернозем,
Продувает насквозь
Ветер жесткий, колючий,
Только мы – никуда,
Свеклу мокрую рвем
И рядами кладем в изумрудные кучи.
Мы боимся с тобою глядеть наперед,
Потому что не видно конца нашей пайки
И не сахарный пот,
А соленый течет
И намокли давно от дождинок фуфайки.
На ходу подкрепляемся хлебным куском,
Закаляясь в горниле осенней погоды
И упрямо,
Со злостью в душе
Каблуком
Выбиваем из цепкой земли корнеплоды.
Вот и сумерек тень,
Значит, день набекрень.
По дороге плетемся домой,
Еле дышим.
Утешает лишь то,
Что еще трудодень
Бригадир поутру
Нашей маме запишет.
ТИХАЯ ВЕЧНОСТЬ
Вот она тихая вечность:
Крест, купола, облака.
С ними плывут в бесконечность
Дни, и года, и века.
Птицы летят вереницей,
Стебли колышет вода,
Где и когда возродится
То, что ушло в никуда?
Просто, а, может, непросто
С этой проститься рекой?
Но от села до погоста
Можно подать рукой.
Крест и святые лики,
Тополь – седой старожил…
Россыпи земляники
Между просевших могил.
Здесь, что ни шаг, то тайна
Корни, цветы, глинозем…
В мир мы явились случайно,
Так же случайно уйдем.
ЛЕТО УХОДИТ
Ничего не поделаешь, лето уходит.
Здесь грусти, не грусти –
провожать не впервой.
Незаметно почти на меже в огороде
Бесшабашный подсолнух поник головой.
Не впервой замечать, как в проеме штакета
Тыква тянет к прохожим последний цветок.
Было столько отпущено вольного лета,
Но его, как всегда, не хватает глоток.
И глядишь на стрижей,
как на диво земное,
Им ветра и высоты любые под стать.
И ныряешь с утра в заводь солнца и зноя,
Словно хочешь ушедшие дни наверстать!
ВСТАЁТ ЛУНА
Уехать бы отсюда. Но куда?
Когда так цепко держит день вчерашний,
Когда вросли навек мои года
Вот в эти берега, луга и пашни.
Темнеет быстро. Ни души вокруг.
На взгорке дом. К нему бегут знакомо
Извивы, гребни, что оставил плуг
На заскорузлом поле чернозема.
Декабрь на снег, сугробы скуповат,
Присыпать землю духа не хватает,
Над россыпью простых домов и хат
Встает луна, и вечер наступает.
Встает луна, и льется свет добра,
Движение на миг остановилось.
И кажется, что со времен Петра
В деревне ничего не изменилось.
ГРИГОРИЙ
Где светло цветет цикорий,
Тихой, собственной тропой
Под уздцы ведет Григорий
Двух коней на водопой.
За день из газет пилотка
Выцветает на жаре.
Торопливою походкой
В дом спешит, что на бугре.
Вилы взяв, Григорий браво,
Сладким клевером шуршит.
Наверху супруга Клава
Торопливо стог вершит.
От косы и плуга вены
На руках, как устья рек,
Но не хочет перемены
В жизни этот человек.
Видно, он речной округи
Стал владельцем неспроста.
Здесь распахивает плугом
Одичавшие места.
Гостя медом угощает.
Кормит хлебом птах с руки
И у речки расчищает
Для потомков родники.
БЫЛА ВЕСЕННИМ ЧУДОМ
Еще нам рано дни итожить,
Искать в реке бурливой брод,
Ведь год от года все дороже
Для нас любви водоворот.
Его круженье и кипенье,
Поток, наполненный борьбой,
Бросает нас в тот день весенний,
Когда мы встретились с тобой.
Земля дышала после стужи,
И птицы возвращались вновь,
И на глазах у всех досужих
Рождалась чистая любовь.
Среди насмешек, пересудов,
Сомнений и молвы людской
Она была весенним чудом,
И быть ей до конца такой!
Она и горы сдвинуть может,
В сердцах горят ее огни.
И, значит, рано нам итожить
Наполненные светом дни!
ПРОСТО БЛАГОДАТЬ
Тишина. Прохлада.
Просто благодать.
Ничего не надо,
Нечего терять.
Желудей с рассветом
В роще перестук…
Будто в жизни этой
Не было разлук.
Не было смятений,
Не было сует,
Льется предосенний
Над полями свет.
ТРОПОЮ ТЮТЧЕВА
Когда внезапно нависали
Над Тютчевым судьбы невзгоды,
Его, мятежного, спасала
Родная русская природа.
Тропой медлительной, босою
Он возвращался в май кипучий,
В свой мир, где первою грозою
С небес приветствовали тучи.
Где ландышей большое племя,
И так приятен детства ветер,
И где совсем не властно время
Над каждым, кто живет на свете!
В свой мир, где птицы пробуждались,
Дышала вольностью трава,
И где легко в душе рождались
Его бессмертные слова.
ДОБРЫМ ВЗГЛЯДОМ
День апрельский широк и высок.
Далеко-далеко до заката.
Ах, как сладок березовый сок,
Если пьется из крынки щербатой.
Если ветер дождями набух
И свистит в этом древнем сосуде,
Мне легко оттого, что вокруг
Избы, солнце и близкие люди.
Оттого, что я здесь не безлик,
Не затерян, как жалкая кроха.
А вослед мне посмотрит старик.
Удивится: «Ну точно, Ероха?!»
Я в ответ старику улыбнусь
(Имя прадеда гордость навеет),
И иду, и гляжу я на Русь
Добрым взглядом очей Ерофея…
МОРЯК В ОТСТАВКЕ
После ветра, чаек, плеска
В тихом доме он живет,
Где из меди, где из плекса
Целый черноморский флот.
Всюду кортики, штурвалы,
Разных видов якоря,
Книги строем и навалом
О войне и о морях.
Все от пряжки до фуражки
Сохраняет дух морской.
Здесь, наверное, в тельняшке
Ходит даже домовой!
ОСТРОВОК
Стожок над рекою,
Шалаш из аира,
Лоза, на пригорке чабрец…
От вечных тревог неуютного мира
Сюда уходил мой отец.
В фуражке
От жаркого солнца белесой,
В белесом простом пиджаке
Косил он знакомые с детства покосы
На милом душе островке.
Затем у костра он курил самокрутки,
Сидел, никуда не спешил
И слушал, как радостно крякали утки,
Теряясь в лозовой глуши.
Спасался от зноя водой из криницы,
Рубил верболоз на дрова…
Сюда я иду,
Чтоб отцу поклониться,
Здесь шепчет о прошлом трава.
Здесь крякают утки,
Не тронуты росы
И ноздри щекочет чабрец.
И кажется, будто в фуражке белесой
Идет от криницы отец.
ПЛАНКА
В Освенциме детей, не дотягивающихся
до высоты 120 см, отмеченной на специальной
планке, фашисты в годы войны отправляли
в газовые камеры.
Как только Алешка,
Мой сын, подрастет,
Его привезу я с собою
В Освенцим, где женщины возле ворот
Торгуют цветами весною.
– Гляди, – мальчугана за плечи я трону. –
А после об этом друзьям расскажи.
Вот черная планка.
Возьми-ка пионы
И рядышком с нею, сынок, положи.
Он к ней подойдет.
– А зачем эта палка? –
Задаст мне Алешка нехитрый вопрос.
И вдруг я замечу, и станет мне жарко
От мысли, что сын до нее не дорос…
В ЭТОТ ЧАС
Никуда не уйти и не деться
От родных берегов, от судьбы,
От берез незакатного детства
И пропахшей дождями избы.
Я прошел города и поселки,
А вернувшись с полынных дорог,
Услыхал меж хлебов перепелку,
Ту, что раньше услышать не смог.
И те звоны, что в далях померкли,
Заполняют равнину окрест.
Словно в черной заброшенной церкви
Ожил вновь колокольный оркестр.
Ожил вместе с Ефимом Павленком –
Самым лучшим в селе звонарем.
Потому-то по-медному звонким
Стал вечерний ржаной окоём.
В этот час, о былом вспоминая,
Можно петь, можно плакать во тьму…
Все равно перепелка родная
Не расскажет вовек никому!
ПОЛЫННЫЙ БЕРЕГ
Полынный берег. Теплый плес.
Не здесь ли?
Я ощутил безбрежность бытия.
Былинками свистя, мне пела песни
По-матерински родина моя.
Полынный берег. Только позже понял –
Милей, чем здесь, не будет никогда,
Что там внизу,
По теплым травам кони
То время уносили навсегда.
Я сам себе был рано предоставлен,
Ходил босой – ботинок было жаль,
И с каждым днем распахивала ставни
Все шире, шире солнечная даль.
Полынный берег. Я опять вернулся.
Вдыхая горечь, над рекой прилег.
Здесь отдохнул, на детство оглянулся
И вновь иду на дальний зов дорог…
ВЕРНОСТЬ
В пустой избе уже который год
Старуха в одиночестве живет.
Была когда-то дружная семья,
Да вот подались в город сыновья.
И все зовут, зовут ее к себе,
Но мать верна приземистой избе,
Верна полям, где солнечной порой
Пшеницу жала с песней молодой.
Своим соседям, улице верна,
Березе, шелестящей у окна.
Старухе в час бессонницы ночной
Бывает очень тягостно одной.
И вот однажды, вещи увязав,
Она решилась ехать на вокзал,
Сошла с крыльца, минула палисад
И оглянулась, грустная, назад.
И вздрогнула: изба из-под ветвей,
Как человек, душой тянулась к ней,
Притихшая, с обветренным лицом,
С березой, палисадом и крыльцом…
НЕ ВЕРНУЛСЯ СОЛДАТ
Кто должен ответить,
Кто в том виноват,
Что из Чечни не вернулся солдат?
Ответить не сможет никто, никогда,
А в дом под рябиной вселилась беда.
Осколком в горах он сражен наповал,
А он еще девушку не целовал.
Мечтал под рябиной о чем-то своем.
Теперь вся деревня горюет о нем.
Горюет о нем поседевшая мать,
Красавицу в ней невозможно узнать.
Кто должен ответить,
Кто в том виноват,
Что из Чечни не вернулся солдат?..
ЗАБЫТАЯ ВСЕМИ
Кружилась листва и плыла по земле
Под ветром,
Поющим то звонче, то глуше.
Сидела старушка одна на скамье,
Забытая всеми, смотрела на лужу.
А в час,
Когда в путь собрались журавли,
Позвали к себе ее древние предки,
И тихо на жухлые листья легли
По улице мокрой еловые ветки…
Опять в той сторонке заброшенной я,
Опять листопад,
Вновь сады просветлели.
Лишь возле забора пустует скамья,
И в сельской картине –
Печаль акварели.
//Брянские писатели-2015. Антология. — Брянск: типография СРП ВОГ, 2015. — с.123–133