Родился Степан Павлович 27 марта 1937 года в деревне Потапово Трубчевского района в крестьянской семье. Отец, Павел
Андреевич, погиб в 1943 году на фронте.
После семилетней школы в деревне Ужа окончил Трубчевское педагогическое училище и факультет русского языка и литературы Новозыбковского пединститута.
Кем только ни приходилось работать! Заведующим передвижного отдела районной библиотеки, инспектором районного
отдела культуры, учителем русского языка и литературы в Усохской сельской школе, вторым секретарем райкома комсомола, заместителем главного редактора трубчевской районной газеты, начальником райотдела культуры…
Принял у Виктора Козырева литературное объединение «Горизонт». Стоял у истоков праздника славянской культуры и письменности «На земле Бояна». В 2015 году этот праздник прошёл в тридцатый раз.
Степан Кузькин ушёл из жизни в день своего 75-летия – 27 марта 2012 года.
На здании, где находится редакция газеты «Земля Трубчевская» и где работал Степан Павлович, открыта мемориальная доска в память о писателе, заслуженном работнике культуры Российской Федерации. С 2012 года праздник «На земле Бояна» начинается со встречи писательских делегаций из разных городов России, Украины и Белоруссии у этой мемориальной доски. Своё творчество отдавал Родине, России, ратоборцам разных поколений, павшим за неё, как и его отец, Павел Андреевич. У Степана Кузькина вышли стихотворные сборники «Я хлебов не забыл язык» (1993), «Земля Бояна» (1997), «Ожидание» (2003), книга прозы «Яблочный Спас» (2007). Печатался в многочисленных коллективных сборниках, журналах и альманахах России и стран ближнего зарубежья. Вместе с композитором Михаилом Шевердиным подарили городу «Трубчевский вальс». В 2006 году вышла в свет книга стихотворений и поэм «Золотая тропа». В ней около 300 страниц. Здесь поэмы «Катерина» и «Чижовская мельница», стихи о стародавней Руси, о подпольщицах Вале Белоусовой и Вере Крысиной, которых в феврале 1942 года фашисты сбросили под лёд Десны, стихотворение,
которое Степан Павлович посвятил памяти жены Екатерины Владимировны.
Интересным получился сборник «Встречи на путях-перепутьях потомков Бояна», вышедший в 2012 году. В нём –
воспоминания Степана Павловича о тех, кто дарил ему свои книги с автографами. Это Виктор Белоусов, Виктор Боков, Николай Грибачёв, Николай Денисов, Евгений Евтушенко, Нина Карташова, Виктор Козырев, Александр Мехедов, Вячеслав Поздняков, Николай Родичев, Игорь Шкляревский, украинский поэт Станислав Репьях…
Степан Кузькин – член Союза писателей России с 1994 года, лауреат литературных премий Бояна, имени А. К. Толстого «Серебряная лира» (2003), имени белорусского просветителя Кирилла Туровского (2008), Николая Мельникова (2008).
Награжден юбилейной медалью к 200-летию со дня рождения Ф. И. Тютчева.
Ещё при жизни Степана Павловича был учреждён творческий конкурс «Золотая тропа» среди школьников и студентов на
лучшее стихотворение или произведение в прозе.
Более четверти века руководил литературным объединением «Горизонт» при районной газете. По инициативе неутомимого председателя выпущены литературные сборники, в которые вошли произведения трубчевских авторов. В 2020 году литобъединение отметило своё 50-летие.
СТЕПАН КУЗЬКИН. Соборная гора
Что ми шумить, что ми звенить
Далече рано предъ зорями?
«Слово о полку Игореве»
Древняя Соборная гора,
Белые, с голубизною тучи.
Вечереет, и сирень мокра.
Даль манит подковами излучин.
Что там за Неруссою-рекой
Чудится мне в звуках запоздалых?
Коростель зовёт ли на покой?
Иль скрипят телеги у Каялы?
Теплый луч над лесом догорел,
Не коснувшись трав заречных, росных, —
И стеной из половецких стрел
Там, на горизонте, встали сосны.
Присмирев, затихнет всё в ночи;
Смолкнет соловей, истомой сломан.
И неужто на заре мечи
Зазвенят по кованым шеломам?
И неужто Ярославны плач
Снова поплывет по перелескам,
Выйдет, завернувшись в черный плащ,
Глебовна на кручу у Трубчевска?
Облака, как лебеди, легко
На ночлег спешат, сверкая ало.
Что там за Неруссою-рекой?
Что у темной речки у Каялы?
****
«И своя милая хоти,
Красные Глебовна, свычая и обычая!»
(Из «Слова о полку Игореве»
Об Ольге Глебовне – жене Всеволода,
Князя Трубчевского и Курского).
И снова к «Слову» тянется рука.
Дрожит свеча, как перед аналоем.
О Глебовне, о красной – лишь строка,
Но мне она по гроб не даст покоя.
Над Подесеньем – стаи облаков,
Как белые ладьи на глади синей.
Далёкий Трубеч в мареве веков,
И солнца жар на куполах не стынет.
Но прах веков не разнесли ветра –
И чувствую, как чистый свет былого
Сочится сквозь бетонку во дворах,
Сквозь толщу глыб и немоту покрова.
И видится мне красное крыльцо –
Отсюда красна Глебовна сходила,
Её печально-светлое лицо
И взмах руки – прощанье с мужем милым.
Я лик её когда-то воссоздал –
От глаз голубизны до губ горячих.
И с той поры я долгие года
Ищу, ищу её среди землячек.
И в темной мгле, когда молчать невмочь,
Когда дергач скрипит, как в стужу полоз,
Я слушаю: не донесёт ли ночь
В лугах её затосковавший голос.
Через дымку столетий
Через сумрак лесов, через дымку столетий,
Разрывая пугливую мглу и туман,
Продерется Ярило – и тихо засветит
Золочёным лучом древний лик твой Боян.
Тронет струны на гуслях –
И вздрогнет округа,
Загудят колокольни по смутной Руси,
И печаль поплывёт над некошеным лугом,
И слеза Ярославны поля оросит.
И застонет Мария, заплачет Олеся…
Ох, четна ты, Каяла! Тревожен закат.
Золотистые косы во градах и весях
Позапрячут славянки под горестный плат.
Снова межи да рвы по славянскому полю,
Снова ворог плетёт паутины границ,
Но крепки наши корни, одна у нас доля,
Пьём мы воду живую из светлых криниц.
У Брянского леса
Героическая баллада
У леса – трава одичалая
И танк на высоком холме…
И тут, под калиною алою,
Былое вернётся ко мне.
Горели хлеба перемятые,
В низинах дымился бурьян.
Вёл танки к столице армадою
Со свастикой Гудериан.
И сосны стояли, как стражники,
Смиряя раскатистый гул.
И танк свой горящий Калашников
На запад стволом повернул.
На запад!
За дом свой!
За Сталина!
За поле в густых зеленях! –
И долго чернела окалиной
Со свастикой чёрной броня.
У леса – деревни сожжённые
С печалью сиротскою труб…
И вздрагивал, вздрагивал кроною
Осколками раненый дуб.
…Тут сосны шумят высоко в небесах,
Роняя иголки в траву.
И пали солдаты в брянских лесах,
Но враг не прошёл на Москву!
2001 г.
Солдатки
Причастный Тайнам, — плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад.
Александр Блок
Всё забуду когда-то,
Что за детство пришлось:
Рубашонку в заплатах
В голодную злость…
Но увижу, пожалуй,
И в последний свой час
Женщин в скорби усталой,
В тёмных шалях до глаз.
У глухого распадка,
Где берёзы шумят,
Хоронили солдатки
Чужеземных солдат.
И за крест иль за веру
Шёл солдат – всё равно:
Всех их во поле белом
Опоили вином.
И солдатки смущённо
В сером сумраке хат
Осветляли иконы
Зыбким светом лампад.
Две чайки
Трубчанки-подпольщицы Валя Белоусова
и Вера Крысинап в феврале 1942 года
были сброшены фашистами под лёд на Десне
По Десне – ни возгласа, ни всплеска,
Молчаливы тёмные виры.
Купола над кручей у Трубчевска
Долго-долго в сумерках светлы.
Утро тишь разбудит луговую,
И роса искристо задрожит –
Над рекой две чайки затоскуют,
Скорбных две, блуждающих души.
Юные две чайки, две подруги,
Вы снегов невинней и белей.
Не стихает плач ваш над округой,
Как пурга в далёком феврале.
Он плывёт по-над водою низко,
Над разрыв-травою на лугу –
И кружит, кружит над обелиском
На крутом деснянском берегу.
В небеса взмывают чайки резко,
В забытьи ракиты от жары…
Высоки вы, кручи у Трубчевска…
Глубоки вы, тёмные виры.
Поминальные свечи
По часовням, храмам и погостам,
В суете квартир и чреве хат,
Плавясь и стекая по наростам,
Свечи поминальные горят.
Робко преклоненные колена.
Сквозь молитву — безутешный стон.
Взорами невинно убиенных
Смотрят в мир угодники с икон.
И века, от Глеба и Бориса,
Отроков оплакивает Русь.
Женский плат с тех пор от слез не высох,
И в глазах не поутихла грусть.
За окном — промозглый долгий вечер,
Рытвинами съеденный большак.
Всё горят и не сгорают свечи,
И пугливо вздрагивает мрак.
Галич
Пусть я не знаю, под какою крышей
В моём Трубчевске рос когда-то он,-
Но лишь однажды имя я услышал –
И навсегда я был им покорён.
И для меня то имя – как товарищ,
Как верный друг, каких наперечёт.
Когда я повторяю: «Добрый Галич»,-
Курчавый Пушкин предо мной встаёт.
Тенистый сад. Лицейская обитель.
В аллее вновь они сошлись тайком.
О чём так пылко говорил учитель
С мечтательным своим учеником?!
Быть может, снова об изящном слоге,
Каким владеть не всякому дано?
Или же Галич, речь твоя – о Боге,
В котором ты изверился давно?
А может быть, их занимал экзамен,
Что лицеисту скоро предстоит,
Когда поэта сам старик Державин,
Расчувствовавшись, в путь благословит?
Какие судьбы! Как сошлись счастливо!
И каждый стал по-своему велик:
Смутьян Учитель, дерзко-прозорливый,
И рядом – гениальный Ученик.
Даниил Андреев
Он в рубище, с посохом-палкой
Брёл в глушь босиком без тропы.
На лозах качались русалки,
Из омутов всплыв голубых.
Петляла застенчиво-скрытно
Нерусса под сенью дубов.
Дразнил тёплым запахом сытным
Дым дальних рыбацких костров.
За поймой, за бронзовым бором,
Где чудился музыкой шум,-
С девичьей судьбой Девичоры,
С языческой тайною Рум.
Сушили его суховеи,
Раскатистый гром оглушал –
И отзвуки древних поверий,
Как скряга, копила душа.
В ночи у Неруссы однажды,
Когда засыпает и тать,
На душу, томимою жаждой,
С небес снизошла благодать.
Текли сквозь него в струях светлых
Ночные столицы, миры,
Ромашки в бреду предрассветном,
Прогретые зноем виры.
…Кому восприять в этой жизни
Дано из грядущего весть?
Кого избирает Всевышний?
Се тайна великая есть.
* * *
Светлой памяти моей жены
Екатерины Владимировны
Начну писать. И отложу перо:
Вот год уже – тяжёлое похмелье:
Знобящий сумрак долгих вечеров
И немота моей остывшей кельи.
Была ты первой, нервною струной,
Натянутой на скрипке до предела.
Томил твоей высокой песни зной,
От жажды сохли губы онемело.
Но вот внезапно чуткая струна
Оборвалась – и замолчала скрипка.
И я , скрипач, глядел по сторонам
Со сцены с виноватою улыбкой.
Струна стрельнула сухо в зал бичом –
И до конца не доиграл я вальса.
Не тем я был, наверно, скрипачом,
Или, быть может, огрубели пальцы.
Из тихой кельи выйду за порог
И погляжу на круговерть незряче:
Покорно вьюга стелется у ног
И скорбно скрипкой одинокой плачет.
12-13 декабря 2003 г.
ВЕЧНЫЙ ЗОВ
Ударил колокол над храмом —
Поплыл над ширью благовест,
И вороньё с надрывным гамом
Снялось, озлясь, с обжитых мест.
Спросить бы: что мне в этих звуках?
Под них не венчан, не крещён.
Но жизни зов и скорбь разлуки
Роняет в душу вечный звон..
Шаги замедлю у ограды,
Где дразнит молодо трава,
Скользнет, как тень, в калитку рядом
Вся в чёрном юная вдова.
И всяк идет во Храм с надеждой,
Чтоб здесь, от суеты вдали,
Мирские сняв с души одежды,
Свои печали утолить.
Стою поодаль. Близок вечер.
Но жар крестов не приглушить.
И оплывают в храме свечи,
И режут неба синь стрижи.