ВОРОН НА ВОЙНЕ
По снегам идёт пехота на смерть,
ну, а ворону – плевать, что вокруг.
Встречный ветер так и тянет на смех,
когда треплется под мышкою пух.
И при этом всё ж забавно-таки:
отчего сквозь раздирающий рёв
неуклюжие стальные жуки
чем-то красным всё плюют в муравьёв?
В сизый глаз льёт злая заметь ливмя.
И поэтому, как бы сквозь стекло,
снизу видится так много огня…
Но сюда доходит плохо тепло.
И кружил бы он, кружил без конца,
леденея до костей… Но, ей-ей,
так приятно на лету проницать
эти души неостывших людей.
Прочь лети! Не то зарулишь в прицел,
коль не дружишь со своей головой.
Не иначе, когда был ты в яйце,
твоя мамка обронила его!
Тут же в воздухе пропел стеклорез –
вот и всё. И вплоть до судного дня
не заметил ворон сам, как исчез,
не оставив ничего от себя…
Занесло одну пушинку в бокал
далеко от фронта, впрочем… Да вот
кто сдувал пивную пену – не знал,
что ему несут повестку на фронт.
… По снегам идёт пехота на смерть…

ЗА СТВОЛАМИ
Тяжко с утра натощак, но знакомо:
носом в рукав – вот и весь закусон.
То ль от навоза несёт самогоном?
То ли таков по себе самогон?
После, когда по дуге по горбатой
к ферме пустая бутыль пронеслась,
вскинув на плечи мешки и лопаты,
трое штурмуют по пахоте грязь.
В логику здравую не умещаясь,
зла и добра за границею аж
в сторону леса они уменьшались,
не оживляя осенний пейзаж.
Им не с руки ни украсть, не зарезать –
просто романтики вот! И ещё –

это поход за военным железом.
Только за ним. Ну а кости – не в счёт…
Только сегодня поможет не очень
оберег древний, как мир: «Чур, меня!» –
если негаданно прямо из почвы
вцепится в заступ стальной пятерня…
Вряд ли со страха по пальцам ударишь.
Вряд ли забудешь в остатние дни
голос глухой: «Не в обиду, товарищ,
по-христиански похорони!»
И уж тогда, как от внутренней боли –
ратная удаль и вечный покой –
многострадальное русское поле
дрогнет холодной небритой щекой.

* * *
Откуда этот страх,
и холод почему? –
или туман в глазах,
или закат в дыму?
Там сизой полосой
дрожит осенний лес,
нацеленный в висок,
как штык наперевес.
И ты не в силах ведь
то чувство побороть,
как станет леденеть
ещё живая плоть.
И так вот всякий раз
свой оставляешь след,
разбавив кровью грязь
или раскрасив снег.
Как из судьбины лист
теперь уже, увы,
парит свободно мысль
вдали от головы:
«От мира и войны,
и до последних дней
ладони нам даны
для дырок от гвоздей,
что б клятвы не давать
на флагах, на ноже…
Противно убивать!
Но убивают же…»
Так в смутном свете дня
предчувствие болит.
Мне кажется, что я
когда-то был убит!