Вот и всё. Завтра Кокочубею наступит конец. Хотя, что значит конец? В природе одно переходит в другое и никакого тебе абсолютного конца. Просто гордый, драчливый красавец-петух превратится в не менее красивую, но более спокойную и аппетитную курицу-гриль. Ой! Что-то опять не так: был петух – стала курица, но ведь петух-гриль не говорят. Да и никакой это не гриль. Просто надо хорошенько протопить грубочку и зажарить его в тесте на углях, а то староват – мясо жёсткое будет. Мама так сказала.
Кур-несушек в хозяйстве держат лет пять, пока они несут яйца. По каким признакам оценивается возраст петухов, не знаю, но Кокочубей, на мой взгляд, был молод и душой, и телом. Его купили уже взрослым, два года назад на рынке. Причём купили подозрительно дёшево. Выглядел петух бесподобно: маленькая, украшенная ярко-красным гребнем и серёжками головка, широкая, выпуклая – хоть медаль вешай – грудь, отливающие сизым перламутром, уложенные один к одному перья и хвост такой длины и расцветки, что бразильский карнавал отдыхает. Добавьте сюда гордый, самоуверенный, я бы даже сказала, спесивый взгляд – не петух получается, а настоящий орёл.
А уж хозяин какой! Быстро порядок в своём гареме навёл. Слушались его куры беспрекословно, а нет, так угрожающее «ко-ко» и сразу за «чубей». Так его и прозвали – Кокочубей. Петух был хорош ещё и тем, что не очень увлекался утренним сольным пением. То ли скучно ему было орать по утрам одному, без конкурентов, то ли берёг голосовые связки для семейных разборок, только кукарекнет раз-другой вполголоса – и всё. Нас и наших соседей отсутствие у петуха певческого фанатизма вполне устраивало. Однако назвать Кокочубея молчаливым тоже было нельзя. И хотя его словарный запас состоял только из одного слога «ко», но то, как это произносилось, сколько оттенков и интонаций вкладывалось в него, позволяло всем присутствующим сразу понять отношение петуха к обсуждаемому вопросу.
Вынесет, например, мать курам еду, он клюнет раз-другой и вдруг: «Ко? Ко-ко-ко-ко-ко-ко?», и сразу ясно: «Что? И вот это должны есть мои курочки? И при этом ещё нестись ежедневно? Где пшеница? Где вареные рыбьи головки?..» И в бой. Или вот: летом, в жару, кот Сальвадор захочет пить и, понадеявшись на лояльность петуха, направится прямиком к куриной поилке, и тут: «Ко? Ко-кок-ко-ко? Что за наглость? Свою усатую рожу обмакивать в нашу миску?!!» И в бой…
Правда, была от этого драчливого «Ко-ко» и польза. Повадились в наш сад любители посидеть с бутылочкой на природе. Конечно, в чем-то виноваты и мы сами: стойки у забора подгнившие, перекладины чуть живые, давно бы их поменять надо, но то денег нет, то времени. Вот выпивохи оторвут старую доску, влезут в наш сад-огород и пируют себе в затишке и в тенёчке. И ладно бы просто выпивали, так нет, в поисках закуски топчут грядки, орут, ругаются, а то и дерутся. Так ведь отвадил их наш петух. Только они газетки расстелют, устроятся поудобнее, а он тут как тут: «Ко? Ко-ко-ко? Что? Вас сюда звали? Ах, вы незваные пришли?», и в бой… Сначала слышался смех, потом крик, потом мат, ну а затем незваные гости убирались восвояси.
В общем, не петух, а сторожевая собака, только собака уважает, любит и слушается своих хозяев, а петух нет. Не было у Кокочубея авторитетов. Никого признавать и уважать он не хотел, за что, собственно, и должен теперь стать курицей-гриль.
В баню, в туалет, в огород все ходили с метлой. Нельзя сказать, что петух метлы боялся, но дистанцию держал. Особенно он не любил, если кто-нибудь мимо него бежал или быстро шёл, а если просто на грядках работаешь размеренно или сидишь на травке, то обычно он тебя игнорировал.
И вот вчера после обеда отец вышел в сад покурить. Сидит себе спокойненько, на солнышке греется. Брюки домашние подвернул до колен, чтобы прогреть больные суставы. Что в этом показалось Кокочубею оскорбительным – намёк ли на то, что у него тоже ноги до колен голые, или что другое – непонятно, но налетел он на отца и так клюнул в незащищенную ногу, что на голени образовалась глубокая рана.
– Ах, ты, гад! – закричал отец, схватил полено и запустил им в петуха. Петух упал.
Мы, услышав крики отца, выбежали из дома, стали выяснять, что случилось. Картина ещё та: ахи-охи, кровь из раны ручьём, суета, гомон. Брат предложил срочно наложить жгут выше колена, я тугую тампонаду раны, а мама собралась вызывать «Скорую помощь».
– Не надо «Скорую», – сказал отец, – а то в вызове напишут: «Мужчина, клюнутый петухом».
Все засмеялись. Ногу перебинтовали, придали ей приподнятое положение, кровотечение остановилось. Ситуация слегка разрядилась.
– Петуха приберите, кажется, я его убил, – сказал отец и посмотрел туда, где недавно лежал петух.
Но его там уже не было. И нигде не было. Спрятался в саду. Видимо, хорошо попало, раз не выходит. Но к вечеру Кокочубей командовал курами как ни в чём не бывало и не имел к хозяину никаких претензий. Однако у отца к нему претензии были. Он сказал, что ему надоело иметь в хозяйстве петуха сумасброда и тирана, и завтра он сделает то, что должен был сделать давно – отрубит ему голову.
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Всё получилось иначе, чем планировали.
Утром, в субботу, отец собрал нас всех и повёл в сад. По дороге туда он сказал маме, что топить грубочку уже не надо, потому что жаркого не будет.
– Смотрите, – и он показал рукой на забор.
Там висел наш Кокочубей. Его аккуратная головка застряла между кольями забора, шея вытянулась, крылья и лапы бессильно повисли. Он был мёртв. Сам ли он оступился, дрался ли с кем, ударил ли его кто – неизвестно.
Скорее всего, там, на небесах, его куриный бог решил, что такому бесстрашному, бравому, боевому петуху лучше умереть на боевом посту, чем стать запечённой в тесте курицей-гриль.