Лариса Семенищенкова
«Божье колесо»
(о последней поэтической книге Владимира Сорочкина)
В ноябре 2021 года ушёл из жизни Владимир Евгеньевич Сорочкин. Ушёл внезапно, ничем не мотивированно, по трагической случайности. Российская поэзия понесла тяжёлую утрату. Произошло это, когда поэт был на творческом взлёте, на пике своих достижений, в юбилейный год — ему исполнилось 60 лет. Только что вышла итоговая книга его переводов — «Золотая ладья», поразившая читателей масштабностью художественной мысли. В. Сорочкин работал над сборником около тридцати лет. За эти годы был накоплен огромный опыт литературной работы. Осмыслена цель труда переводчика, определены литературные приоритеты. И безупречный вкус, и высочайшее мастерство, и благородная цель укрепления содружества наций силой образного слова получили в этой книге желанное завершение. Труд великий — так скажет каждый, кто возьмёт в руки эту книгу. Считать ли её окончательным итогом творческой жизни? Конечно, нет. Особенность художнического дара В. Сорочкина: каждая книга — как итоговая, каждое стихотворение — как последнее, завершающее поиск истины озарение беспокойной души. И кажется, что поставлена точка. Но опять начиналось движение вперёд по новому витку поиска смыслов бытия и художественных решений.
«Божье колесо» (Брянск: Цифровая типография «Аверс», 2019) — пятая книга стихотворений В. Сорочкина, последний его прижизненный поэтический сборник. После него — только «Золотая ладья». Радостно встретили читатели появление книги, автор стал победителем престижного в нашем регионе литературного конкурса «Я пишу». Поэтический сборник «Божье колесо» наполнили стихи разных лет. Вот это интересно. Автор сделал отбор произведений, будто действительно подводил итог многолетнему творческому пути. Что волновало его в этот период? Что в новой книге вышло на первый план?
Перечитываю книгу, когда поэта уже не стало. По мере чтения ловлю себя на том, что знакомые строчки приобретают вдруг иное звучание. Самым важным, значительным кажется то, что прежде как будто и не замечалось. «Правка» восприятия очень ощутима. Захотелось общую тональность написанного обозначить словом «предчувствие». Поэзия как предчувствие. Именно так.
Помню, как очень давно меня несколько покоробило стихотворение в книге «Завтра и вчера», вышедшей в 2005 году:
Посмотришь вспять — а всё уже пропето.
Ткёт паучок одёжку тишине.
Перетекает в осень бабье лето,
Лишь холодок проходит по спине.
Зима катит в глаза, но и тем паче
Мне дней не жаль, сгорающих дотла,
Пока у жизни есть ещё в запасе
Хотя бы искра Божьего тепла. (Посмотришь вспять…)
Пронзительное откровение поэта показалось тогда некоторым кокетством. Откуда это? Молодой, полный сил человек, у которого ещё большая жизнь впереди, и вдруг — «всё уже пропето». Невозможно было соотнести эти строчки с образом автора, которому всего лишь 44 года.
Однако, как известно, поэт-философ видит дальше, больше других, он воспринимает ситуацию, смотря на неё уже издалека, из грядущего, где многое будет не так. Может быть, поэтому уже тогда, в 2005 году, природа поэтического слова определилась В. Сорочкиным как «предчувствие судьбы»: «Оно рождается, дабы / Идти из сердца человека, / Но — как предчувствие судьбы, / Иль потревоженное эхо». (Слово). Вот им же самим и сказано. А впоследствии всё настойчивее, чаще появляется в поэтическом контексте В. Сорочкина тема «иного мира», сопоставляемого с днём сегодняшним. Это добавляет грусти в стихотворения, напоминает о фатальном течении времени: «Что с нами сбудется — заранье / Ответ известен, но опять / Я за чертою подсознанья / Его хотел бы потерять». (Сны); «Счастье, счастье, оно и ныне / Там, куда не пошлёшь гонца…» (Январь); «Обманчив снег. Закончены пути. — / Но по привычке вторится: «Аз есмь…» / А то, что мы пытаемся найти, / Давно не здесь». (Посередине зимы); «Всё неотрывней небо меркнет, / И всё отчётливее мгла, / Как будто бы по полной мерке / Мне жизнь отпущена была…» (Отсветы); «Час наступит и мне — перейти через край / С тем, чтоб камнем скользнуть в расступившийся омут…» (Возвращение) и т. п.
Неутешительна постоянная мысль поэта о хрупкости, неустойчивости, кратковременности нашего присутствия на земле: «Жизнь коротка. Она короче / Глотка воды». (Седой родник); «…Жизнь, как и прежде, мимолётна — / Сейчас, сегодня и всегда». (Жизнь); «Почему ж я живу — так, как будто умру / Через пару мгновений, раздавленный небом…» (Луч осеннего солнца)… В стихотворении «На ловца…» поэт признаётся: «Как же всё же трудно жить / На границе тьмы и света».
В книге «Божье колесо» есть осмысление прожитого с сожалением, с горечью непоправимого: «Я жил не так, но я не мог иначе, / Пусть это счастья мне не принесло…» (Я жил не так…); «И жаль мне всего из того, чем я был, но не стал, / Того, что любил, отдаляясь всё дальше и дальше, / Того, что искал, что терпел, что терзался и ждал, / Но так и не взял, и не вытерпел, и не дождался…» (Тихое утро) и др.
Тревожное самочувствие лирического героя сегодня не удивляет, воспринимается как оправданное большим жизненным опытом. И самое печальное то, что предчувствия оправдались. Может быть, поэтому они сегодня особенно заметны в последней книге В. Сорочкина.
Придирчивый читатель скажет, что тут нет оригинального. В современной, интернетовской, поэзии подобного самочувствия хоть отбавляй. Душевные терзания по поводу уходящей или ушедшей молодости, кричащие жалобы на то, что невозможен возврат в детство, вообще в прошлое; сетование на несбывшиеся мечты, желания. Упрёки тем, кого любили, а счастье так и не состоялось… По-человечески сочувствуем авторам. Конечно! И если смысл таких стихотворений в том, чтобы вызвать сопереживание, пусть будут.
У В. Сорочкина искренние, исповедальные, идущие из сердца строчки написаны совсем не для того, чтобы посетовать на судьбу, вызвать сочувствие, «пострадать на миру»… Лирические сюжеты впаяны в общую концепцию мироустройства по Сорочкину, которая и выходит на первый план.
В художественном пространстве книги «Божье колесо» мир — нерасторжимое единение противоположных начал: тьмы и света, радости и горя, тепла и холода, разрушения и возрождения, обретений и потерь… Всё это было и раньше, в других стихотворных подборках и книгах В. Сорочкина, но теперь замечаешь: на антитезах строится большинство произведений: «… и жизнь, и смерть едины, / Как и грядущее с былым». (Дом детства); «соткан свет из благости и страха…» (И влажен будет воздух…); «… Нам лишь крайности даны / А душа — посередине». (На ловца…) и т. п. Можно цитировать ещё и ещё, но важно то, что антитезы пронизывают, как правило, всю художественную ткань стихотворения, они не заключены в одних формулировках. В этом случае придётся переписывать почти весь сборник. Не будем этого делать. Достаточно взять в руки книгу и прочитать… И удивляет не то, что в многоликом, разноголосом мире В. Сорочкина идёт постоянная борьба разнонаправленных сил. Удивительно, что автору удаётся найти логику сосуществования противоположных начал, почувствовать в ней не разрушительную силу, а энергию движения. В откровениях лирического героя доминирует не типичное в современной поэзии ностальгическое самочувствие, а примирение с тем, как устроен мир. Это, наверное, труднее всего для человека, и не каждому дано, но вот важнейшее послание поэта нам: «Прими всё то, что видишь: жизнь мала, / Чтоб ей успеть сложиться по-иному…» (Капля). Сопряжение противоположностей — неизбежное состояние мира, достигающее иногда хрупкого равновесия: «Но ничто не затронет свечение дня, / И не сможет разъять неразрывные части. — И покоится озеро, хрупко храня / Бесконечность и тлен, тишину и ненастье». (Озеро).
Логика соединения противоположностей у В. Сорочкина утешительна: нет света без тьмы, но нет и тьмы, не пронзённой светом, и «жизнь — как посмотреть — неостановима. Так же, как и смерть». (Тенькает синица). Не это ли ключ к пониманию жизнеутверждающего пафоса книги, который главенствует, несмотря на тяжёлые предчувствия, горечь переживаемых потерь, ощущение скоротечности жизни? Заклинанием звучат строчки:
Пусть заревом неба закатного, пусть
Водою, влекомой к далёкому устью —
Во мне уживётся щемящая грусть
С сияньем, даруемым этою грустью.
И — дымом летя, растворяясь во сне,
Пусть светятся — прочь уходящие тени,
Пусть шепчет ещё и ещё о весне
Увядшая веточка сирой сирени. (Заревом неба закатного…)
Антитезы составляют нерв стихотворений. Они системны, потому что отражают смысл художественной философии. Лирический герой замечает противонаправленные силы в жизни природы («Строки травы», «Тенькает синица…», «Три дня июля» и др.), игру противоречивых чувств в человеческих отношениях и наших душах («Долгая зима», «Сны», «Дни», «Скажи…» и др.), взаимопроникновение тьмы и света в планетарном масштабе («Снега»)… С потрясающим искусством В. Сорочкин передаёт нюансы, полутона чувств человека и состояний природы в амплитуде перехода из одной крайности в другую. И везде в противоборстве сил он ищет признаки света и устремляется к нему наперекор жаждущей всё поглотить тьме. Неподражаемая поэзия по глубине психологизма; чувства, как звуки симфонической музыки, завораживают и возвышают:
Выйду в снежную глушь, на поля за излучиной старицы,
И останусь один на один с угасающим светом,
И потухнет за мной огонёк запорошенной станции,
Словно спичка в руке, и ещё раз мелькнёт рикошетом.
И сомкнётся покой над землёй, засыпающей походя,
И расступится небо до крайней, отчаянной шири…
Что здесь делают люди, какие подушные подати
Платят Богу они за своё пребывание в мире…
Тишина… И темнеет вдали за дорогой расхожею
Невысокий пролесок, неровный, как в записи нотной,
И мерцают снега — изнутри — под луною раскосою,
И колеблется искра холодной звезды полуночной… (Снега)
Никогда в стихотворениях В. Сорочкина тьма окончательно не поглощает свет. Хоть маленькой искрой, но он присутствует в картине или даже за её пределами: «Утро тем и берёт, что ещё про запас остаётся…» (Дорога). «Ночь теряет равновесье от одной звезды». (Св. Георгий). «И я молча ловлю этот призрачный свет — / Отовсюду, где даже и не было света». (Собирай…). Это «свет заговаривает тьму, скользя за ней — след в след…», а не наоборот! (Полутень). Свет не теряется никогда, даже у последней черты: «Но глаза закрывая — теряют огни, но не свет». (Завтра)…
Обычно В. Сорочкин завершал своё выступление перед читателями стихотворением «Светлячок», строчки которого воспринимаются сегодня как послание нам:
Спят во мраке города и веси,
Но на перекрёстках всех годин
Тьмы не существует, даже если
В мире он останется один.
Кто ищет, тому даруется: «На ловца и свет бежит…» (На ловца…)
Вера в неугасающий свет для лирического героя становится заслоном от стихии накатывающей печали, грусти, отчаяния.
Наверное, природой была дана автору особая чуткость к светоносным явлениям жизни, к её отрадным моментам. Их много в поэтическом пространстве книги. Они — в воспоминаниях о детстве, родных людях, друзьях («Дом детства», «Жар-птица», «Помню о вас» и др.); в гармонии с природой («Три дня июля» и др.)… Ими пронизана любовная лирика. Это те дары судьбы, ради которых стоит жить. И важно, что поэт видит их здесь, на земле, в привычном жизненном пространстве.
Интересное стихотворение «Солнце запуталось…» Безмятежен и прекрасен сон родного существа — то ли дочери, то ли любимой женщины, будто бы улетевшей к звёздам, к «непостижимым орбитам»:
… К дальним светилам, окутанным тьмой,
К безднам, горящим во мгле
Я бы и сам полетел за тобой,
Но — мне милей на земле.
Здесь ожидают тебя дотемна
Тропка с осколками луж,
Бабочка, свет в перекрестье окна,
Ветром колеблемый плющ.
Притягательность земного В. Сорочкин передаёт через постоянное сопоставление простых, обыденных картин с образами идеальной, «небесной чистоты». Далеко не новый художественный приём, но он исключительно логичен, неформален в поэзии В. Сорочкина, адекватен мировосприятию поэта. И примиряются противоречия «великое — простое», «чудесное — обыденное». Это поэзия преображения, открывающая в сиюминутном и земном приметы вечного, прекрасного, небесного:
«… Пугливо верба ветви распушила, / Похожие на райские цветы». (На Мутном. Март);
«Как мало покоя! Как много весны! — / Залётная бабочка просит прощенья. — / В её воскрешенье из мёртвых видны / Небесные силы в земном воплощенье… » (На Мутном. Апрель);
«И отступит разлапистый полог, и свет / Припадёт к серебристой, расплавленной толще, / Повторяя, как зыбкий живой трафарет / Поднебесье, себе заглянувшее в очи». (Озеро);
«… Даже воздух согрет по-иному, / Растекаясь по снежным грядам, / Где начало и раю земному, / И людским непочатым трудам, — / Где за каждою грязной дорогой, / Потерявшей течение лет, / Открывается — чистый, широкий, / Вешним солнцем обласканный свет». (Март ещё одаряет снегами…);
«Как свеж этот воздух, омытый водой… / Зарницы пылают вдали. / Окончился ливень, связав с высотой / Безбрежье притихшей земли». (Как свеж этот воздух…)
Как гуманен смысл! Какая вдохновляющая поэзия!
В последнее время В. Сорочкин, выступая перед слушателями, любил читать стихи о любви. Как будто хотел ещё раз пережить чувства отрадные, светоносные, согревающие сердце.
В книге «Божье колесо» много любовной лирики. Каждое стихотворение может существовать автономно как проживание частной ситуации, но оно тоже всегда вписано в общее восприятие мира, и читать его под этим углом зрения значит слышать и прочувствовать вместе с лирическим героем неумолимый ход времени, в котором жизнь, а в жизни — любовь даются человеку великим даром, но лишь на миг, на мгновение во вселенском масштабе, однако вполне достаточное для того, чтобы осознать значение этого дара.
Любовь в поэзии В. Сорочкина — это смысл нашего присутствия на земле, счастливые мгновения бытия, а Любимая — воплощение идеала, небесной чистоты и высоты: «Ты снова забежишь на полчаса, / Мой ангел из заснеженного рая…» (Твоя метель); «И никчёмные страсти-мордасти не в счёт, / Ты с небес снизойдёшь, как святая…» (Из облаков); любовь окрыляет, она возрождает, просветляет и животворит: «Как ночь черна в углах зелёных ниш! / Как жжётся запах, ластясь пеленою… / Я жду звонка. Сейчас ты позвонишь, / И эту ночь рассеешь надо мною». (Черёмуха цветёт); даже воспоминание озарено светом: «Эти дни, словно сны пролетают, и в них / Остаётся надежда сияющим следом. / Как легко о тебе вспоминать каждый миг / Бесконечного дня, осиянного светом». (Пусть холодная тень…); «…В этот дождь, что уносит обрывки тепла, / Дым покоя и неги — / Я смотрю на тебя и приемлю тебя — / Точно радугу в небе (Я тебя не держу…); жизнь там, где любовь: «Давно отшумели сады, / Давно уже выросли дети, / Но шёпот твой: «Не уходи» / Ещё меня держит на свете». (Казалось: вся жизнь впереди…); любовь — всепобеждающая, чудодейственная сила, противостоящая разрушающему всё злу и преображающая жизнь:
Ни тепла не прошу, ни покоя.
Пусть и холод наступит, но — твой.
Пусть ненастье твоё всеблагое
Над моей прошумит головой.
Реют тучи, как хищные птицы.
Дождь стучит и стучит по окну, —
Но ненастье твоё — как затишье,
И твой холод подобен огню… («Не прошу»)
Постоянное балансирование между ощущением гармонии, желанием продлить счастливые мгновения, торопливой потребностью скорее пережить всё сполна, как будто другого случая и не будет, — и предчувствием неизбежной разлуки, разрыва, ухода составляет драматический подтекст многих стихотворений. Оттого стихи о любви В. Сорочкина нередко приобретают почти трагедийное звучание, где каждый счастливый миг — как последний:
Средь вечности нам отпускается крохотный миг,
И время уходит, дороги не зная обратной,
И, вновь расставаясь, мы бездной ладоней своих
Спешим зачерпнуть быстротечную воду объятий. («Средь вечности»)
Время неумолимо. Исчезает «блеснувшая на миг» «судьбы счастливая подкова…» За это время можно лишь поставить вопросы, едва успевая найти ответы. Покоя нет. Общая тональность стихотворений не определяется одним словом. В ней множество оттенков переживания. Это музыка взволнованной души:
Дни, точно книгу пролистаешь:
Одно и то ж —
Не знаешь — где же потеряешь,
Где обретёшь…
Судьбы счастливая подкова
Блеснёт на миг.
Скажи: что есть во мне такого,
И нет в других?..
Затянут чёрной пеленою
Остаток дня.
Что потеряешь ты со мною,
Забыв меня?..
Не хочет бешеное лето
Повременить,
И устаёшь искать ответы
И находить.
И ты за мною повторяешь
Святую ложь:
Со мной ты больше потеряешь,
Чем обретёшь…
Невозможно не восхититься тем, как передаётся торопливый ритм биения сердца, сложнейшее мыслечувствование лирического героя, состоящие из нюансов, взаимопроникновений чувств и переходов из одного в другое. Образный язык безупречен по многозначности смыслов и убедительности. Нигде нет ограниченной назидательности, чувство трепетно, стихийно, летуче, и — предельно. На взволнованной ноте звучат стихотворения: «Скажи…», «Такие дни», «Потаённое небо…», «Черёмуха цветёт», «Люблю тебя», «Пусть холодная тень…», «Из облаков», «С листа», «Нашей жизни не переиначат…», «Тишина», «Ты приходишь дождём…», «Я тебя не держу…», «Ночь томила…» и много, много других. Лирический герой торопится запечатлеть в памяти счастливые мгновения. И только любовь соединяет земное бытие и мир иной:
Когда я гляжу на тебя — не дышу,
Тоскуя по раю.
Я в следующей жизни тебя отыщу
И не потеряю.
Другими окажутся жизнь и судьба:
Ты будешь со мною —
Во мне, точно в зеркале, видя себя —
Иным и иною… («Зеркало»)
И вот оно, утешительное:
Я не назвал бы прошлое вольготным,
Но нет другого русла у реки.
И всё же счастье — пусть и мимолётным,
Но было — нам с тобою вопреки. (Я жил не так…)
Чувство к человеку разрывает круг одиночества, который стремится замкнуть человека. Может быть, потому так много пишет поэт о любви, одаривающей лирического героя незабываемыми минутами ликования души? В отчаянии, в состоянии безысходности любовь не покидает, она остаётся с человеком:
«Улыбнись! — и не будь так строга и предвзята. — / Уходя, я навек забираю с собой / Глаз бесценных твоих акварельную мяту, / Смолянистый чабрец, золотой зверобой» (Потаённое небо…)
Тема незабвения настойчиво звучит в любовной лирике, как противостояние отчаянию:
«Не хочу ничего забывать и менять. / Не прервётся горящая память живая. / Как легко каждый миг о тебе вспоминать, / Нити солнца в волшебный клубочек свивая». (Пусть холодная тень…)
И человеку даруются счастливые мгновенья, которые компенсируют жизненные потери:
Бывают дни пронзительного счастья,
Когда уже почти сойдя на нет,
Душа не разрывается на части,
Но воедино связывает свет,
За тенью жизни — призрачной и длинной —
Скрывает и безверие, и зло,
И трещины замазывает глиной,
Как ласточка разбитое гнездо. (Бывают дни…)
Территория света в книге «Божье колесо» постоянно расширяется. Мысли о родине, России у лирического героя всегда сопряжены с утверждением неистребимости её жизненных сил, её бессмертия:
И мне, земля моя, в твоих исчезнуть далях,
Но как знаменье
Бессмертья твоего — возьму последним даром
Иное зренье. (Предзимье)
Иное зренье не означает угасший свет. Это тоже великий дар — обретение иной жизни, «знамение бессмертья».
Верой в постоянное возрождение жизни проникнуты многие строчки поэта:
Но останусь я там, где последние ноты звучат
Уходящего времени, пьющего вечности воду, —
Там, где падают птицы, летя на кровавый закат,
Пропадая в высокой траве, обращённой к восходу. (Этот день неподвижен…)
Трава, обращённая к восходу. К свету. Куда яснее?
Странно, почему эти прекрасные стихотворения («Предзимье» и «Этот день неподвижен…») В. Е. Сорочкин не включил в книгу «Божье колесо». Они остались в сборниках «Завтра и вчера» (2005) и «Потаённое небо» (2016). Теперь мы этого не узнаем. Может быть, потому, что они стали хрестоматийными, и уже написано новое, в котором обобщены смыслы, связанные с поиском истины. Возможно, это стихотворение «Божье колесо», давшее название сборнику, что и указывает на концептуальность произведения. О чём оно? Какая мысль зашифрована в поэтическом тексте о радости весеннего пробуждения природы? Вот одна из счастливых минут, часов, которые время от времени дарит нам жизнь как состояние гармонии с природой и самими собой, когда на сердце «радость тёплая, истома», а жизнь вокруг предстаёт «во всей своей красе…» Лёгкая ирония сквозит в сравнении: «Словно курочка над кладкой, / Раскудахтался денёк». И всё же: «Солнце катится под гору…» Это, конечно, о закате. Травам, листьям, деревьям, «расплескавшейся зелени», которая «мнит» о своём всесилии, и закат, и потёмки совсем не важны… Лирический герой видит иное в отрадной картине: «Угольком лежит на веках / Свет, ещё сверкая в ветках…» Значит, что-то уже прогорело, осталось сверкающим угольком. Вот это «ещё» — о приближении ночи. И более определённо — о завершении дня, который длится, «угасая в дымке сладкой…» Чуть обозначенная грусть — это предвестие. И всё же главный смысл стихотворения не в этом. Он в образе «божьего велосипедиста», который «скользит вперёд» (именно вперёд!) большим рыжим колесом. Солнце, несущее тепло и свет всему живому — «божье колесо». Его скользящее движение над миром — неостановимо, потому что всё, что есть, — это божий мир. Потому радость обновления в этом стихотворении эмоционально сильнее предвестия угасания дня. Солнце делает свою работу и, укатившись, обязательно возвращается… Мы знаем это. Наш день короток, но мир вечен. Мы идём рядом, счастливые, потому что мы не чуждые природе, мы — так же, как и всё вокруг нас — частицы вечного, неугасающего, бесконечного божьего мира. Мы участники его сотворения. Для света вообще нет границ. Эта же мысль — в стихотворениях «Христос воскресе!», «Петру Проскурину», «Речь несвязна и убога…», «Св. Георгий». Что это, как не великий дар человеку — знать, что ты участник вечного движения жизни и тебе дано успеть прочувствовать радость бытия?
При этом нет избранных. Именно каждый из нас — участник великого созидания картины мира, и в этом — смысл и цель нашего присутствия на земле:
Какой портной в пресветлой горенке
Под шорох ветра и планет
Смог без сучка и без задоринки
Сшить воедино этот свет.
Соединить сиянье месяца
И синеву звенящей мглы…
Посмотришь — жизнь твоя поместится
На острие его иглы. (Какой портной…)
И сам себя поэт не мнит отличным от других, лучшим, имеющим право быть учителем. Он признаёт и своё несовершенство, уравнивая себя с нами:
Я уйду. Пусть хлещет дождь по векам,
И пускай — совсем-совсем чужим —
Я хочу остаться человеком
Там, где трудно оставаться им.
(Разломив судьбу)
Поразительна демократичность поэзии В. Сорочкина. Поэт вообще не делит людей на добрых и злых, талантливых и бездарных, духовных и безнравственных. На тех, кто достоин даров, а кто — нет. Поэт утверждает: опыт каждого человека бесценен в общем движении жизни:
Прими всё то, что видишь: жизнь мала,
Чтоб ей успеть сложиться по-иному…
Скрипит сосна. По свежему излому
Стекает тёплой каплею смола.
Пройдёт немало времени, пока
У ног твоих взамен смолы пустячной
Из-под волны, небрежной и прозрачной,
Сверкнёт янтарь, застывший на века… (Капля)
Закрываю книгу с тем же впечатлением: поэзия как предчувствие. Но не предчувствие ухода, а предвестие торжества света над тьмой, жизни над смертью, торжества жизнетворящей любви. И всегда, читая стихи В. Сорочкина, в том числе книгу «Божье колесо», в итоге неизменно чувствуешь прилив жизненной энергии, просветлённость, обретаешь возвышенный строй мысли. Поэт простился с нами рано, но успел сказать о главном. Ушёл «сказочником», открывающим «белый свет за точкой пера» (Бумажная кровь). Мы его слышим сегодня.
… Но когда я вернусь — через множество лет —
Дольним прахом, пылинкой, летящей в эфире,
Оседая на некогда прерванный след,
Ничего — видит Бог — не изменится в мире.
Тот же месяц рябое покажет лицо,
Та же благость пребудет в трущобах и весях,
И всё те же извечные зло и добро
Будут жадно бороться в сердцах человечьих…
(Возвращение)
И нам ничего не остаётся, как вслед за автором верить в неистребимость жизни, в её постоянное обновление и вечное движение, уметь радоваться её дарам и посильно умножать свет и добро, исполняя своё великое предназначение. Хочется надеяться, что когда-нибудь наступит такое время, когда поэты будут петь больше «песен счастливых» («Поэты»), потому что Божье колесо катится, рассеивая тьму и укрепляя всё живое, что есть на Земле. И никому не дано остановить это движение.