«СУЖДЕНО ЖИТЬ ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ»
Чем больше узнаешь об этом человеке, жившем и похороненном на Брянщине, в Новозыбкове, тем сильнее поражаешься и масштабности его дарования, и значимости его творчества для последующих поколений.
Новозыбковцы действительно могут гордиться своим писателем, оставившем отнюдь не робкий след в современной литературе России, её духовной жизни. 30 августа Анатолию Александровичу Жаренову исполнилось бы сто лет.
Он родился в старинном городе Угличе Ярославской области. После окончания школы, в 1940 году, был призван в Красную Армию. Когда началась Великая Отечественная война, А.А. Жаренов был направлен в Горьковскую школу радиоспециалистов и получил специальность военного телеграфиста-телефониста. В составе 613-й отдельной роты связи 73-й стрелковой дивизии (позже получившей почётное название «Новозыбковской») младший сержант А.А. Жаренов в 1943 году освобождал г. Новозыбков. Награждён боевыми наградами: медалью “За отвагу”, орденами “Красной звезды” и “Отечественной войны” II степени. Закончил войну в звании старшины.
В 1945 году А.А. Жаренов демобилизовался и вернулся на родину. Был сотрудником районной газеты «Коллективный труд». Вскоре у него появилась семья, родились двое детей. В конце 1940-х годов закончил Горьковскую Высшую партийную школу по специальности «Журналистика», после окончания которой уехал трудиться на Север. В Угличе у него остались мать Антонина Ивановна, младшие брат и сестра.
В начале 1950-х гг. работал на Камчатке, в редакциях областных газет «Тихоокеанская звезда», «Камчатская правда» заведующим отделом и ответственным секретарём. В середине 1960-х гг. переехал в Липецк, где также был связан с журналистикой. В это же время начал заниматься писательским трудом. Стал публиковаться в союзной периодике – газетах, журналах и альманахах. Первая книга — сборник рассказов «Конец сказки» — издана в 1961 г. в Петропавловске-Камчатском. Следующая вышла в Центрально-Черноземном издательстве, а в 1970-м его труды печатает уже престижная «Молодая гвардия».
В 1971 году был принят в члены Союза писателей СССР и переехал на постоянное место жительства в г. Новозыбков, на родину второй жены С.И. Пашковой, уроженки Новозыбковского района. Здесь продолжил карьеру профессионального литератора. Помогал молодым прозаикам, один из которых, В. Шабалтас, также стал членом Союза писателей СССР и позже тепло отзывался о своём учителе. А.А. Жаренов принимал посильное участие в работе местной литгруппы «Колос» при газете «Маяк», где в редакции стала работать супруга, член Союза журналистов. Анатолий Жаренов продолжил публиковаться в региональных и центральных периодических изданиях. В Новозыбкове выходил к читателям городской газеты с рассказами и отрывками из повестей.
К сожалению, судьба отвела ему очень мало лет на писательскую деятельность. А.А. Жаренов ушёл из жизни, когда ему было
всего пятьдесят три. Умер в пути, накануне нового 1976 года (17 декабря), в буквальном и переносном смысле этого слова: сердце остановилось в вагоне ночного поезда, мчавшего его домой, где на рабочем столе оставались еще незаполненными листы бумаги… и было столько новых планов!
Всего в два тома уместились написанные им романы и повести, не считая рассказов. Однако, по словам Альберта Лиханова, бывшего главного редактора журнала «Смена», высказавшегося когда-то о писателе Жаренове глубоко и проникновенно: «Иной известный стоит едва ли одной тоненькой книжечки другого неизвестного, которой суждено жить во времени и пространстве».
С тех пор минуло почти полвека. Анатолий Жаренов в мире литературы – давно известное имя, а его книги читаются и востребованы, переведены на языки многих народов мира.
Он создатель нескольких крупных произведений. Это первые его детективы: «Обратная теорема», «Частный случай», один из которых — роман «Яблоко Немезиды» (первое издание 1967 г.) с элементами научной фантастики. Этой линии придерживался и в последующих своих трудах: романе «Парадокс великого Пта» (1970), повестях «Фамильная реликвия» (1976), «Выстрел из прошлого» (1977). Последние, уже посмертные издания, редактировала и подготовила к печати вдова писателя.
Его многие вспоминали как человека верных и неколебимых представлений о жизни, творчестве и справедливости, щедро
наделённом многими душевными качествами: отзывчивостью, гостеприимством, добротой, скромностью, вниманием к чужой боли, любовью к животным. Отличался глубокой образованностью, был, безусловно, талантлив во многом, не только в литературном труде. О нём проникновенно писали и брянские литературоведы, в том числе Владимир Парыгин и Алексей Новицкий.
Имя Анатолия Жаренова давно и вполне заслуженно стало в один ряд с классиками жанра. «Детективы Жаренова написаны так, будто они вовсе не детективы. Его книги серьезны, реалистичны, он не допускает расхожих приемов, так часто дискредитирующих этот жанр. Он, кажется, совсем другим делом занят. Его интересуют характеры, их исследование… Его интересует социальная сфера, в которой живут его герои» – писал о его творчестве тот же А. Лиханов.
Повести и романы А. Жаренова несколько раз переиздавались. Они регулярно появляются на прилавках и в настоящее время. Не забывают выпускать его книги многие популярные издательства.
В городе Угличе, на родине писателя, давно открыта посвящённая ему экспозиция в музее. Там бережно относятся ко всему, что связано с ним и его творчеством.
Наследие писателя на Брянщине ещё ждёт новых исследований и мероприятий в память о нём. Хорошо было бы создать в г. Новозыбкове музей-квартиру А.А. Жаренова и обновить скромную мемориальную доску, которая появилась лишь благодаря заботам его вдовы, создать уголки писателя в библиотеках, организовать «Жареновские чтения» и приглашать на них литераторов, пишущих в популярном авторском направлении. Стоит подумать и об улице, носящей его имя.
Константин Попов.
Анатолий ЖАРЕНОВ
БЕГУНЕЦ
Рассказ
Необычное это словечко услышал я однажды в посёлке сплавщиков леса.
Помню, первый визит я нанёс главному инженеру сплавной конторы Кудлину. В кабинете ещё не осели слоистые сизые облака табачного дыма: видимо, только что кончилось совещание. Кудлин, прищурив глаз, словно прицеливаясь в пачку бумажек, надписывал их толстым красным карандашом и передавал стоящему возле человеку – не то кладовщику, не то завхозу.
Присев на широкую скамью, заменявшую здесь традиционный диван, я осмотрелся. За окном раскинулась гладь реки, вся исчерченная бонами сплавного рейда, виднелся край понтона и фигуры рабочих, заводивших под пучок из брёвен проволочные концы. Дальше, почти у противоположного берега, маленький катер, как муравей соломинку, тащил длинную цепь плотов. Живая эта картина, вписанная в обстановку прокуренного кабинета, как-то не вязалась с пыльным «Рекордом» в углу, пачкой пожелтевших газет на столике рядом, с плакатами – описаниями водяных тревог на кораблях, неизвестно кем и для какой надобности завезённых в поселок, по крайней мере на пятьсот километров отстоявший от моря.
– Некогда ему что ли порядок навести, – подумал я и прислушался к разговору.
– Опять ты с тросами, – басил Кудлин.
– Такое дело, Иван Михайлович, сами знаете…
– Плохое дело, – перебил Кудлин. – Последний раз подписываю, так и бригадирам скажи. Денег вам государственных не жалко, вот и рвёте тросы каждый день.
Завхоз пытался возразить, но Кудлин не дал ему даже рта раскрыть.
– Ну, ладно, ладно, иди уж, – сказал он, вставая из-за стола и легонько подталкивая завхоза к двери. – Ждут меня, понимаешь.
Беседовали мы часа полтора. Чувствовалось, Кудлин знал технику и технологию сплава. Рассказывая о делах конторы, он оперировал цифрами, касаясь нововведений, точными словами описывал их суть. Под конец посоветовал познакомиться со сплавщиками, заглянув в какую-то бумажку, назвал несколько фамилий.
– А к Талееву обязательно сходите, сказал он, пожимая мне руку. – Герой, по одиннадцать пучков в час вяжет. Фигура колоритная, в самый раз для очерка. Недавно из треста телеграмму прислали, требуют его опыт обобщить. Я вот тут, – он вытащил из ящика объёмистую папку, – накропал кое-что. На днях думаю сфотографировать несколько производственных моментов. А там пусть хоть брошюру издают.
Я полистал рукопись и просто из вежливости, чтобы как-то закончить разговор, спросил:
– А тросы Талеев тоже рвёт?
– Рвёт, с самого начала сплава рвёт, – заметил Кудлин. – На днях займусь этим вопросом, что-нибудь придумаем.
Прошла неделя, за ней другая. Как-то, уже перед отъездом, зашёл я на понтон, где работала бригада Талеева. Хотелось в последний раз потолковать с бригадиром. Молодой, крепко сколоченный, бригадир понравился мне сразу. И хотя не очень давно он работал на реке, но ветер и вода успели уже выдубить кожу на его лице до коричневого блеска. Однако ничего не смогли сделать с улыбкой, которая постоянно играла у него на губах и, казалось, лучилась откуда-то изнутри. Она освещала его лицо, когда он ворочал тяжёлые бревна или рассказывал какую-нибудь забавную историю, которых он знал немало. От него и довелось услышать мне то смешное и едкое словечко. Случилось это так.
Связывали пучок. Проскрежетала лебёдка, стягивая бревна. Двое рабочих вскочили на них и стали скручивать связку проволокой, как вдруг со стороны сортировочного дворика послышался крик.
– Ребята, никак Кудлин идёт.
Талеев вышел на край понтона. Поглядел и я. Действительно, вдалеке маячила знакомая коренастая фигура главного инженера. Шагая по скользкому бону, он, балансируя, размахивал руками, словно убеждал в чем-то невидимого собеседника.
Талев усмехнулся.
– Давненько не видели.
– Он, вроде, в командировке был, – заметил я.
– А нам это ни к чему, – буркнул бригадир. – потом пояснил: – Почитай, с самого начала сплава на плотах не бывал. Любо ему в кресле сидеть, да на заседания всякие ездить.
– А как же опыт? – вспомнил я. – Ведь он, Пётр Иванович, твой опыт обобщил. Тетрадь мне показывал.
– Обобщил, говоришь. Обобщать он может. Для этого с человеком говорить не надобно. Да ты погляди, погляди что будет.
Я смотрел на Талева и не узнавал его. Весь он как-то подобрался. Спряталась всегдашняя светлая улыбка, посуровели плотно сжатые губы, взгляд стал острым. Точно к прыжку приготовился человек. А Кудлин уже входил на понтон. На плече у него болтался фотоаппарат, на лице написан восторг, удовольствие и ещё что-то такое весьма приятное, чему и названия не подберёшь.
– Привет, привет, – громко сказал он. – А, и вы здесь, – протянул он мне руку. – очень кстати, поможете опытным глазом сюжеты получше выбрать. Из треста опять звонили, брошюру требуют. И, повернувшись к рабочим, спросил: – Кто из вас бригадир, ребята?
Талеев пробурчал что-то невнятное.
– А фамилия? – спросил Кудлин – Талеев? Везёт мне, на ловца, как говорят, и зверь бежит. Давай-ка, братец, организуем несколько снимков. С тебя начнём. Бери багор, становись вот сюда. Так. Готово. Теперь бригаду за вязкой пучка. Думается, так хорошо будет? – обратился он ко мне.
Но я не мог вымолвить ни слова. Много приходилось видеть, как фоторепортеры «организуют» снимки, грешил и сам иногда этим, но такого ещё не встречал.
А Кудлин продолжал распоряжаться. В пять минут он нащёлкал дюжины две снимков, потом застегнул чехол аппарата и стал прощаться. О брошюре он Талееву не сказал ни слова. Зато, прислушавшись к лебёдке, заметил:
– Что-то у вас, бригадир, лебёдка тяжело ходит? Укосины-то почему не поставили? Тросов не жалко!
– Какие укосины? – спросил Талеев.
– Треугольники из бревен, на манер кронштейнов. Вот так! – Кудлин рукой очертил в воздухе прямоугольный треугольник и выразительно пояснил, как по его гипотенузе будет скользить пучок. – Наклонная плоскость – это же детям понятно. Завтра же поставьте укосины.
Кудлин побыл на понтоне с полчаса, дал ещё несколько указаний Талееву. Все его советы и предложения были дельными, аргументированными. Талеев слушал, кивал головой в знак согласия, но обычно улыбчивое лицо его сейчас было угрюмым, брови насуплены.
После ухода главного инженера на плоту с минуту царило молчание. Талеев достал папиросу, долго мял её, глядя на удаляющегося Кудлина, затем смачно сплюнул в воду.
– Три месяца тросы рвали. А он!.. – И, не закончив фразу, оборвал её одним словом, словно припечатал:
– Бегунец!
1961