Дмитрий Лагутин. Кое-что о строительстве мостов.

Кое-что о строительстве мостов

(Верлибрический очерк-эссе о поездке в Шанхай)

 

С чего начать мой рассказ о Третьем Русско-китайском Форуме молодых писателей?

Соригинальничаю и начну с того, чем обычно заканчивают – со слов благодарности. Это будет хорошим стартом и достойной аркой, сквозь которую приятно пройти в текст (как вы знаете, почти все тексты так или иначе встречают читателя дверным ансамблем – будь то покосившаяся калитка, скребущая траву, или парадные ворота с лестничным пролетом и швейцарами).

Кроме того, подобным образом мне удастся изящно познакомить читателя с людьми, которых я впоследствии буду с чистой совестью упоминать – без предисловий и объяснений.

Итак, я искренне и от всей души благодарю: Олега Митрофановича Бавыкина – главу Иностранной комиссии Союза писателей России; Юрия Вильямовича Козлова – главного редактора «Роман-газеты»; профессора Чжена Тиу – директора шанхайского института мировой литературы, поэта и переводчика; два Союза писателей – России и Шанхая; Шанхайский университет иностранных языков; участников форума, которые за четыре дня превратились в подобие большой русско-китайской семьи, и перечислять имена которых в этой части текста я, вероятно, не решусь, чтобы у стороннего читателя не возникло впечатления, что его пытаются загипнотизировать (а именно такое впечатление возникает у любого, кому предлагают вдумчиво и неторопливо прочесть перечень незнакомых ему фамилий – половина из которых китайские). Наверное, достаточно будет сказать большое спасибо всем ребятам в совокупности и рассыпать отражения этого «спасибо» по всему рассказу на манер солнечных зайчиков – подсвечивающих появляющиеся имена.

Большое вам спасибо, ребята!

***

Как бы мне ни хотелось предварить, собственно, повествование рассказом о том, что я делал, кого встречал и где был между утренним поездом Брянск-Москва и вечерним аэроэкспрессом «Белорусский-Шереметьево», я, пожалуй, не стану злоупотреблять читательским вниманием (и даже про редакцию «Юности» не расскажу!), ударю себя по рукам и открою видеоряд залом ожидания – того самого аэроэкспресса – в котором москвичи и гости столицы условились встретиться и перезнакомиться.

Все сложилось: встретились. Вот Женя Декина, к которой накануне я приставал с расспросами о регистрации на рейс, вот Алена Белоусенко в черной шляпе, с которой мы год назад делили номинацию в «Русских рифмах». Вот Олег Митрофанович, с которым, понятно, вели околокитайскую переписку перед форумом.

И перезнакомились. Вот Юрий Вильямович, например, а вот – Анна Тимакова, критик. Вот Диана Даскалица с рюкзаком, в который может поместиться небольшой китайский квартал. Вот Юрий Лунин и Сергей Мурашев – «братья-геологи», точно сошедшие со страниц Куваевской «Территории»: широкоплечие, бородатые, с серьезными взглядами и крепкими рукопожатиями. Вот новгородец Дмитрий Евдокимов – сама русская приветливость и душевность (а как иначе с такой фамилией?). А вот и Катя Игнатьева.

В аэропорту имени Александра Сергеевича Пушкина (в центре одного из залов стоит несколько растерянного вида памятник) к группе присоединились Екатерина Иванникова, Эллина Савченко, Роман Круглов и Сергей Минаев, который в соседнем от нашего классе проходил паспортный контроль но в Шанхай, кажется, лететь не стал.

Посадочные талоны, заматывание чемоданов в пищевую пленку, широкие, во всю стену, окна, за которыми сверкают белыми боками железные птицы. Посадка на борт, поиск мест, знакомство с попутчиками – и вот, мы уже летим сквозь бесснежный декабрь, под нами мерцают созвездиями города, над нами сверкают созвездиями созвездия, от иллюминатора тянет холодом, а мы с соседом-китайцем смотрим фильмы на экранах, встроенных в кресла впереди сидящих (забавно предположить, что экраны транслируют их, впереди сидящих, сны).

Это была длинная ночь.

Сидя спать – тяжело. Совсем не спать – тяжело. Под крылом мелькают, оставаясь позади, часовые пояса. Фильм попался хоть и зрелищный, но неинтересный.

Сосед-китаец из всего многообразия кинотеки выбрал не очень умело нарисованный мультик и то и дело косился на мой экран, как будто завидовал. Я же косился на его – и недоумевал.

А он, наверное, думал, что я завидую.

К утру на иллюминаторе засеребрился одуванчиками иней. Внизу плыли заснеженные горы, между ними вставали футуристического вида исполинские объекты – мне приходят на ум только гигантские ветряки, вроде тех, что я видел на Волге, но, возможно, тут что-то более оригинальное. То ли из-за того, что солнце стало карабкаться по своей небесной лестнице, то ли из-за того, что самолет стал поворачивать – но иней сперва заискрился радужно, а потом растаял, оставив после себя круглые прозрачные капли. Я оставил попытки выспаться, пощелкал пультом и остановился на классике – стыдно в наше время не посмотреть ни разу «Пролетая над гнездом кукушки».

Сосед смотрел «Аватара» – восстанавливался хорошей анимацией после плохой.

От иллюминатора уже припекало, пассажиры стали говорить громче, то тут, то там поднимались «ставенки», и в салон лился густой солнечный свет. Около девяти по местному мы, пролетев над тысячей кукушкиных гнезд, Монголией, ветряками и лоскутным одеялом из полей, приземлились в Шанхайском аэропорту.

Фильм я досматривал под гул шасси.

***

Пройдя через все кордоны службы безопасности, заполучив в неравной борьбе с китайскими таможенниками первый локальный мем – Инбингуань! – впитав первые неясные еще впечатления (почти все аэропорты так или иначе похожи друг на друга и не отражают в значительной мере местный колорит; если, разве что, не стоит в центре зала памятник Пушкину), делегация русских литераторов сладко поспала в автобусе и высадилась у крыльца гостиницы, название которой на русский язык переводится как «Мудрость» и в холле которой нас встретила Рождественская елка, напомнившая, что на дворе самый конец декабря (и заодно – конец десятилетия). Вообще погода в Шанхае оказалась похожей на погоду в Москве – с той лишь разницей, что в Шанхае подобный режим является плановым, а у нас… не совсем. Температура за бортом всю поездку колебалась в промежутке между семью и одиннадцатью градусами выше ноля, колебалась под порывами теплого ветра не опадающая и не выцветающая листва, колебались участники форума, то заматываясь по декабрьской привычке в шарфы, то снимая их, повинуясь здравому смыслу. (К слову сказать, ввиду отсутствия зимы в привычном русскому человеку понимании, в Шанхае отсутствует привычное русскому человеку центральное отопление – поэтому внутри помещений шарфы использовались едва ли не чаще, чем снаружи).

– Я дома греюсь кондиционером, – сказал мой одногруппник, который появится в этом тексте позже.

В холле же гостиницы произошла первая – для меня, по крайней мере – встреча с профессором Чженом (да простит меня читатель, уверенный в том, что китайские имена не склоняются) Тиу. Профессор оглядел делегацию и назвал каждого по имени-фамилии, чем поверг меня в состояние, близкое к панике – до этого я на истории о телепатии смотрел исключительно скептически.

– У профессора феноменальная память, – пояснили мне позже.

Но и это было еще не все.

– Откуда вы? – спросил профессор.

– Из Брянска.

– Брянск… О, так вы земляк Проскурина?

– Он с ним был лично знаком, – пояснили мне позже.

Но тогда я просто обомлел.

На ватных ногах я пошел за ключом от номера, на ватных ногах прошагал от лифта до двери с табличкой «2003», на ватных ногах пересек комнату и посмотрел в окно.

Передо мной вставал расчерченный магистралями Шанхай – темнел зеленью, пестрел башнями, уходил вдаль и таял, подпирая густо-серые облака. Погода стояла пасмурная, облака нависали, жались к моему двадцатому этажу. Открою окно, протяну руку, зацеплю пятерней влажный клок.

Так бы и стоял у окна – да надо спешить на обед.

Лифт, холл, ресторан.

После сытного и в меру экзотического обеда (замаскировать рыбу под гренки – каково?) основная часть делегации отправилась на прогулку в центр (мудрые организаторы значительную часть первого дня выделили под акклиматизацию), я же пожалел товарищей, понимая, что усну, едва сяду в такси, и потом меня придется по центру носить на руках (или бросить в такси, что, конечно, более вероятно), и взмыл под серые облака на свой двадцатый.

Лишь ближе к полуночи я заставил себя покинуть номер в поисках еды, потоптался у прилавков «пошагового» (в Китае магазины работают чуть ли не круглосуточно! – у нас с запретом на ночную продажу алкоголя такое стало роскошью), опробовал загодя скачанный Гугл-переводчик, убедился, что да, встретить англоговорящего китайца не так-то просто, встретил китайского кота, встретил англоговорящего китайца, прошел по его наводке через весь Шанхай и нашел-таки понятный русскому сердцу KFC, в котором англоговорящий кассир на просьбу о стрипсах и кофе добродушно кивнул и принес картошку фри и колу, видимо, решив, что я сам не знаю, чего хочу.

А потом я шел по ночным улицам, смотрел по сторонам, разглядывал причудливые иероглифы на вывесках, дышал теплым декабрьским воздухом и (вероятно, впервые с приземления) в полной мере осознавал, что еще вчера я маршировал по Брянскому перрону, ежась от колючего ветра, а теперь бреду по тротуару далекой восточной страны, далекой настолько, насколько вообще может быть далека от сознания среднестатистического обывателя страна, в которой он никогда не был. Мифическое «до Китая пешком» обрело плоть и из поговорки стало чем-то странно осязаемым – тем страннее, что всегда было эквивалентно поговорке «пешком до Луны».

В довесок ко всему, проделывая спонтанный полуночный моцион, я слушал загодя скачанную аудиокнигу – второй роман из цикла о Нарнии сэра Льюиса – и звучащая в ушах русская речь (я вам не какой-нибудь вундеркинд, чтобы слушать английский роман на английском) оттеняла и точнее обрисовывала узор места, в котором я оказался. Позволю себе пооткровенничать: я (слушая книгу англичанина) впервые за долгое время почувствовал себя русским от мозга костей до кончиков ногтей – и через это ощущение внутренней идентичности ярче воспринял своеобразие страны, приютившей на несколько дней дюжину (чуть больше) русских литераторов – молодых и зрелых.

***

Второй день был днем исключительной официальности – сразу после завтрака делегация заспешила в Shanghai International Studies University Conference Center, где уже дожидались нас китайские участники форума, переводчики, волонтеры и почетные лица, которым предстояло открывать мероприятие (в их числе праправнук Льва Толстого).

Мы сидели за огромным круглым столом, напротив каждого – табличка с иероглифами, перевод фамилии на китайский (все просто: по общему правилу – сколько слогов, столько и иероглифов).

После вступительных речей началось пленарное заседание. Пересказывать содержания пленарных заседаний – труд весьма специфический, поэтому постараюсь сжать полученные впечатления (обратите внимание: я говорю не об информации, которая отправилась в положенные залы архиважного архива, а о впечатлениях) в несколько коротких фраз. Трижды прерванные кофе-брейками и обедом пленарные заседания, которыми наполнился тот день, выглядели как диалог. «Вот удивил!» – скажете вы, прекратите чтение, и не узнаете, на чем я хотел бы сделать акцент. А акцент я хотел бы сделать на том, что это был в прямом смысле диалог, слепок и метафора живого общения между двумя людьми, пытающимися донести друг до друга то, что их переполняет. Языковой барьер, культурологический барьер и даже геометрический барьер в виде дырки от бублика, в центре которой оказался запертым обвитый проводами широкоугольный телевизор, обострили восприятие взаимодействия, превратили обмен докладами (самый опасный жанр, как вы знаете) в строительство моста над пропастью (потому что как ни крути, а тут между двумя братьями часто пропасть пролегает – не то что между представителями двух культурных и исторических традиций). Мост строился с двух сторон, все тянули друг другу руки, семафорили, просили перебросить недостающий инструмент, подбирали слова, искали точки опоры, старались формулировать мысли максимально точно, читали в глазах слушающих (и слушающих переводчика) реакцию и по-детски радовались созвучию позиций. Привыкая вращаться в одном языковом и культурном поле, мы взращиваем в себе иллюзию понимания и взаимопонимания – нам начинает казаться, что услышать другого человека – просто, и что объяснить что-то другому человеку – просто. И похоже это на то, как если бы вместо моста над пропастью пристраивали сучковатое, во мхе, бревно, по которому и без пропасти не каждый пройдет, не оступившись. Встреча же с дюжиной (чуть больше) китайских литераторов (молодых и зрелых) очень вовремя напомнила, что все мы разные, что чтобы понять и объяснить, нужно приложить усилия – а через прикладывание усилий растет ценность результата. Это я так плавно перехожу от формы к содержанию: на заседаниях было поднято множество интересных и важных тем, обозначено множество актуальных не только для России и Китая, но и для всей мировой литературы, вопросов, очерчено множество развивающихся (стремительно и не очень) тенденций. Ну, и посмеялись-пошутили, куда без этого? В деле строительства мостов чувство юмора – один из важнейших материалов.

Уже вечером мы покинули университетский комплекс, погрузились в автобус и поехали на презентацию книг профессора Тиу – два тома переводов поэзии Серебряного века на китайский язык. Ахматова, Блок, Цветаева… Стихи, написанные в России сто лет назад, промчались сквозь пространство и время, как метеориты сквозь атмосферу, и с шипением упали на ладонь китайского профессора россыпью мерцающих иероглифов. Как таинственна литература!

Но это я немножко забежал вперед. Пока же мы едем через вечерний Шанхай в автобусе, проголодавшиеся жуют… что бы вы думали? Понятный русскому (и китайскому!) сердцу KFC, смотрят в окна, ведут высококультурные беседы.

Шанхай переливается разноцветными огнями, небоскребы чуть ли не в самом деле скребут затянутое облаками небо, повсюду снуют мопеды, и кажется, что ты оказался в будущем – и обретает вес доселе эфемерное знание о том, сколько в Шанхае живет людей.

Сколько?

А двадцать шесть миллионов – вот сколько.

Презентация книг проводилась в одном из книжных центров (язык не повернется назвать этот интерстеллар магазином), и мы, конечно, мало что поняли без переводчика, смысл беседы приходилось угадывать по выражениям лиц – но выражения лиц (как выступавших, так и слушающих) говорили вполне красноречиво, и получалось, что классическая русская поэзия действительно воспринимается китайским читателем не как экзотика, к которой интересно прикоснуться, а как нечто важное в глобальном, культурологическом (в подобных текстах бесконечное повторение слова «культурологический» правонарушением не является и налогом не облагается) смысле. И, конечно, таким подвижникам от мира поэзии как профессор Чжен Тиу – честь и хвала.

***

На следующий день – солнечный и совсем теплый – мы отправились в Сынань Гунгуань (что бы это ни значило), где проходила встреча с китайскими читателями. Анна Тимакова рассказала о членах русской делегации, Ян Цинсян  – о членах китайской. Из зала задавали вопросы, на них отвечал – через переводчика – Роман Круглов. Аудитория собралась внимательная, заинтересованная – в известном смысле эта встреча стала продолжением вчерашнего диалога, начатого на пленарных заседаниях. Продолжали, то бишь, строить мосты.

Потом – короткий забег вдоль торговых рядов, фотосессии на фоне декорированного мхом здания, автобус, миллион мопедов, и вот мы уже стоим во дворе старинной… усадьбы? Бамбуковые заросли, арки, скульптурные композиции, относительная (относительно общего звукового фона в городе) тишина и та уединенность, обособленность, которая присуща саду, спрятанному вглубь людной, казалось бы, улицы – который воспринимается тем более таинственным и замкнутым, чем ближе ведет соседство с автомагистралями и торговыми центрами.

Внутри же – витражи, винтовая лестница, хрустальная люстра, свисающая сталактитом, терраса с видом на сад.

– Ребята, где вы там?

Коридорчик, ведущий в другую часть здания, ряды стульев, микрофоны, колонки, барная стойка с кофе-машинами.

Началась церемония закрытия форума, которую вели Юй Сяотин и Дмитрий Евдокимов и которая была самым поэтическим образом (через неофициальное настроение официальных речей) совмещена с Вечером китайской и русской поэзии «Расскажи мне о себе» (строка из замечательного стихотворения одного из ведущих).

В основном программа состояла из чтения стихов – каждое стихотворение звучало на двух языках – но увенчана была музыкальными выступлениями. Дмитрий Евдокимов спел под гитару несколько чудесных песен собственного сочинения, Юрий Лунин представил публике переложенный на мелодию Пушкинский романс и древний церковный напев. В завершение один из китайских поэтов исполнил (простите, если ошибусь) отрывок из китайской оперы.

Как только отзвучали последние ноты выступлений, микрофон перешел в руки организаторам форума – и началось, собственно, закрытие. Было сказано много теплых слов, пожеланий и чаяний, часто упоминали Валдай, делились историями из совместных поездок. Думаю, даже те, кто впервые слышал о форуме и пришел в первую очередь ради Вечера поэзии (слушателей было много), почувствовали себя членами одной из делегаций и искренне загрустили из-за ощущения, которое сопровождает всякое завершение хорошего мероприятия. Потом был кофе-брейк, обмен сувенирами и гостинцами, обещания приехать еще раз, разговоры про Валдай, а потом из теплого, пахнущего кофе и печеньем, зала все вынырнули в прохладный шанхайский вечер и двинулись пешком – с тем, чтобы выйти к памятнику Пушкина и таким образом «закольцевать» путешествие, начавшееся в шереметьевском аэропорту. Китайский бюст солнца русской поэзии растерянным не выглядел и спокойно смотрел сквозь сквер. Примечательно: на постаменте лежал букет.

Роман Круглов стал читать Пушкина наизусть, потом все фотографировались, а, сфотографировавшись, шумной, дружной компанией отправились к метро.

Про китайское метро ничего определенного сказать не могу – оно больше похоже на Европейское, чем на Московское, но что это, в самом деле, за характеристика? – зато могу сказать про ресторан, в котором осела часть группы, в то время, как не-осевшая упорхнула к гостинице. Ресторан, название которого переводится примерно как «Острое-острое» (что не могло не обрадовать любителя острой кухни Сергея Мурашева), оказался примечателен тем, что не давал посетителям расслабиться и всеми силами втягивал последних в процесс приготовления того, что они хотят съесть.

Вообще подмечено, что в Китае процесс приема пищи концептуально отличается от того же процесса в России (что, конечно, не удивительно) – в частности тем, что вовлекает едока в своеобразное взаимодействие, предлагая ему не только жевать, но и кашеварить. Начать хотя бы с того, что, обедая, форумчане садились за круглый стол, в центре которого размещался широкий вращающийся диск с яствами, вращать который следовало вручную, перебирая пальцами по краешку. Хорошо это тем, что в итоге обедающие пребывали в постоянном общении не только с вращающимся диском, но и друг с другом – потому что крутит барабан не выбранный староста, а все скопом, подстраиваясь друг под друга, выражая свою позицию и помогая товарищу. Интроверту по первости придется туго, но кто знает – быть может именно лишившись пару раз креветок, он встанет на путь перемен? Ну и конечно, подобные опыты способствуют сплочению коллектива. Далее: на одном из обедов нам принесли в числе прочего занятную композицию: кадка с лавашиками, кусочки курицы, горсть салата, два вида соуса. По ходу вращения круга, каждый сам себе брал лавашик, начинял его курицей и салатом, промазывал соусом и сворачивал в китайскую мини-шаурму.

Возвращаемся в «Острое-острое». В центре каждого стола нас встретил кратер в виде утопленной в столешницу кастрюли, разделенной надвое. В каждой половине плавали в воде грибы и овощи (за которые мы, не разобравшись, тут же взялись). В торце же стола обнаружились загадочные кнопки, похожие на кнопки громкости, с помощью которых делают потише телевизор в сидячем вагоне поезда «Брянск-Москва». За нашим столиком ни одного китайца не было – и некому было объяснить мне, Дмитрию Евдокимову и Роману Круглову, какой именно телевизор усмиряют кнопки, а профессора Тиу, объяснявшего премудрости приема пищи своим компаньонам, мы почему-то услышали не сразу.

Все открылось, когда вместо истекающего соком жаркого официант принес аккуратно разложенные ломти сырого мяса. Следом показались ряды сырых тефтелек.

К счастью, мы не успели принять сырые ломти за бекон и прислушались к профессору.

– Это надо варить, – говорил он, показывая на кратер.

Кнопки в столешнице регулировали не громкость телевизора в поезде «Брянск-Москва», а температуру в кратере, вода в котором забулькала, как только Дмитрий довел значение до максимума.

Сырые ломти отправились в кипяток, за ними последовали тефтели… Пишу – и чувствую, что успел проголодаться, а потому ускоряюсь: замечательным, теплым, я бы даже сказал – дружеским банкетом закончился этот насыщенный событиями и впечатлениями день, официально закрывший Третий Русско-китайский Форум молодых писателей. Впереди нас ждал еще один день – посвященный культурной программе – а за ним слышался уже рев турбин и угадывалось снежное дыхание предновогодней Москвы (мы прилетали к самому празднику).

***

Культурная программа следующего дня привела нас в поселок Наньсян – исторический и туристический центр, в часе езды от Шанхая. И это уже был Китай, каким мы представляли его в детстве – по фильмам на видеокассетах: мощеные булыжником улочки, выгнутые, с острыми углами, крыши, круглые мостики, отражающиеся в узких каналах. Башни, карпы, карликовые деревца… Но – по порядку.

Сразу по приезде состоялась встреча с китайскими писателями – нам рассказали о месте, в котором мы находимся, о присутствующих литераторах, напоили зеленым чаем и пригласили на экскурсию. Описывать подробно и поэтажно экскурсию я не решусь – чтобы не обрушить сервер Evernote – и поэтому займусь своеобразным иглоукалыванием: обозначу, так сказать, ключевые позиции.

Нас познакомили с экспозицией, посвященной местным знаменитостям, рассказали о быте прошлых веков (по нарисованным улицам ходили полупрозрачные светящиеся призраки в старинных одеждах – вот до чего техника дошла!), продемонстрировали полотна китайских живописцев, дали развернутую историческую справку, провели через удивительной красоты сад, рассеченный мостиками. По воде клубами тянулся искусственный дым, а под ним сверкали золотом карпы кои – целые стада карпов! Я подошел поближе, чтобы сфотографировать, вытянул над водой руку с телефоном, и тут же карпы со всех сторон заспешили к руке, стали толпиться, вспенивать воду, тереться разноцветными боками, разевать рты и жадно смотреть на мой телефон, который, на минуточку, мне и самому еще пригодится чтобы его отдавать первым встретившимся рыбам. Вокруг мостиков вставали приземистые деревца, выгибали крыши беседки, шумел небольшой водопад. День выдался пасмурный, тихий – и это усиливало создаваемое ландшафтом настроение. Группа блуждала по дорожкам с задумчивыми лицами, многие отставали и задерживались, строили свой маршрут, засматривались на что-нибудь особо впечатлившее.

После экскурсии нас ждал интерактив – и опять связанный с едой! Нам предстояло лепить китайские… пельмени, похожие на крохотные хинкали. Делегация засучила рукава и под задорный гомон изготовила около сотни пельменей разной степени аккуратности. Женский состав восхитился эластичностью китайского теста и все пытался выведать у кураторов мастер-класса рецепт. Пельмени получились разношерстные – одни хотелось тут же бросить на сковороду (или в кратер «Острого-острого»), над другими можно было только смеяться (к чему многие тут же приступили). По звонку пельмени отправились на кухню, а делегация – на второй этаж, занятый ресторанчиком. Едва мы успели рассортироваться по столикам и перезнакомиться поближе с сотрапезниками – с нами ходили китайские писатели, и не все из них были знакомы по предыдущим дням – едва мы все это успели, как на столы стали опускаться кадки с пельменями (да простит меня сведущий в восточной кухне читатель, знающий, как называется это блюдо), приготовленными на пару, горячими, с упругим тестом, полными восхитительного сока, так удачно смешивающегося с соусом, в который пельмени положено макать… В общем, вы, может быть, угадали мой настрой: пельмени оказались самым вкусным китайским блюдом из всех, что мне довелось отведать за поездку, и даже понятный русскому сердцу KFC с ними сравниться и близко не мог.

Под занавес нам принесли кадки с тем, что приготовили мы – и тут, конечно, снова поднялся смех.

Наевшись и посмеявшись, делегация горохом рассыпалась по поселку в поисках сувениров. Через час навьюченные пакетами литераторы поднимались на крыльцо ресторана – предстоял торжественный, официальный, банкет.

Банкет удался! Звучали стихи, песни, за каждым из столов искрились горячие литературные (и не только) обсуждения. Нам повезло оказаться рядом с поэтом-переводчиком, перекладывающим китайскую поэзию на английский язык – и наоборот. Говорили про Ахматову, Пушкина, Лермонтова, Ленина, современную поэзию (не только у нас большую ее часть принято поругивать), переводы – о чем только не говорили! Алена Белоусенко и вовсе вовлекла поэта в пространную философскую дискуссию о роли символизма в китайской культуре.

Выступая, наш поэт читал лично переведенное на английский «Если жизнь тебя обманет» Александра Сергеевича.

– Do you know, how we name Pushkin in Russia?

– How?

– «Our everything».

– Oh, nice.

– Pushkin is the sun of Russian poetry. Lermontov – the moon.

Врывается Алена Белоусенко:

– Akhmatova is the moon!

Я перехожу на русский:

– Нет, Ахматова – царица серебряного века!

Начинается спор о светилах и династиях, китайский поэт смотрит недоуменно: ох уж эти русские, сами не знают, кто у них кто.

Но самым удивительным для меня вновь стал разговор о китайских авторах, читаемых в России.

– What Chinese authors are popular in Russia?

Отвечаю, что китайских писателей у нас переводят и издают не то чтобы часто, упоминаю нелюбимого земляками Мо Яня, решаю рассказать о писательнице, чей роман меня в свое время очень впечатлил.

Писательницу зовут Шань Са.

– Шань Са, – говорю я.

Поэт делает недоуменное лицо – не понимает.

– Шань Са, – повторяю.

Машет головой, разводит руками.

– Ша-ань, – растягиваю я, – Са-а.

Безрезультатно.

И снова приходится гуглить, показывать экран.

Такое уже происходило – накануне, когда я рассказывал про Шань Са волонтерам-переводчицам.

– Ш-ш, – артикулировал я, – Шань. С-с, Са.

Но они не понимали.

Так, через невозможность назвать китайцам китаянку, открылось для меня удивительное своеобразие языковой системы – построенной на тонах, с которыми произносятся гласные. Это нам напиши «Ксндр Пшкн» и мы уже понимаем, что это не «Сф Брдск» – мы в первую очередь ориентируемся на согласные. А в Китае извольте произносить правильно гласные – в нужной тональности. Именно поэтому ни поэт на банкете, ни девочки-переводчицы не могли понять – не могли услышать – произносимое мной имя. Сказанное на русский манер «Шань Са» не встраивалось в систему тональностей, и даже повторить сочетание звуков китайский собеседник был не в силах. Это меня особенно поразило, потому что я всегда считал, что уж повторить можно что угодно.

Китайский язык – музыкальный язык. Поэтому все китайцы умеют петь.

Есть многое на свете, друг Горацио!

После банкета комфортабельный автобус увез нас в гостиницу, а из гостиницы я отправился на посиделки с одногруппником, которого не видел уже лет восемь, который вместе со мной учился в Брянском государственном университете имени академика Петровского, успел поработать в Москве и Петербурге, а три года назад уехал трудоустраиваться в Шанхай.

Это тот самый одногруппник, которого я цитировал в начале текста – который греется кондиционером.

– Я живу здесь три года, – говорил он, подхватывая палочками кусочки курицы, – и знаю пятьсот иероглифов.

– Круто.

– Чтобы читать газеты, надо знать три тысячи.

– Ого.

– Всего их больше тридцати тысяч.

Из моей фамилии он прочел только третий иероглиф.

– Джзин, – сказал он.

Лагуджзин.

– Я только недавно начал различать тональности на слух.

Это к вопросу о музыкальности языка.

– А в первую неделю после приезда меня сбил мопед, – сказал он. – Вечером вышел в парк на пробежку – в наушниках. На эйфории такой, чуть освоившись. И – бамс!

И он изобразил жестами столкновение бегуна с мопедом.

И он много рассказал мне про китайское житьё-бытьё, про особенности, обычаи – и все в этом роде.

А потом мы переместились в русский ресторан и под музыку из девяностых принялись вспоминать студенчество, общих знакомых – и про Китай говорили мало. В зале было почти пусто, за одним из столов сидели армяне и громко ругались, по стенам блестели под стеклом фотографии русских видов.

Я чувствовал себя внутри фильма «Брат 2».

***

Наутро мы погрузили вещи в автобус и отчалили от гостиницы – название которой переводится как «Мудрость» – в сторону аэропорта. А через каких-нибудь пару часов гостеприимный Шанхай разворачивался за стеклом иллюминатора, как разворачивается свиток с иероглифами. Только теперь можно было по достоинству оценить его масштаб – пока он вдруг не перестал разворачиваться и не начал стремительно уменьшаться, сжимаемый со всех сторон пестрым полотном ландшафта.

Обратная дорога оказалась исключительно комфортной – мы летели в полупустом самолете (звучит как «полупустой трамвай», честное слово!), каждый нашел себе место (и занятие) по душе. Я, например, взялся пересматривать Маликовское «Древо жизни» и удостоверился в том, что лучше я фильма не видел. Салон заливало солнце, царила теплая, добродушная, несколько ленивая атмосфера, которая неизбежно воцаряется в коллективе, несколько дней интенсивно впитывавшем новые впечатления.

Ближе к вечеру – просемафорили из-за плеча часовые пояса, и день растянулся, точно сделанный из резины – мы приземлились в заснеженной Москве.

Пока нас не было, в столицу пришла зима – и теперь рассыпала во все стороны мелкий липкий снег, который тут же стремительно таял. Так же стремительно стала таять, едва оказавшись под сводами аэропорта, наша делегация: несколько человек остались ждать следующий самолет (звучит как «следующий трамвай», честное слово!). Оставшиеся имели часовое счастье обмениваться впечатлениями в вагоне Аэроэкспресса. На шумном московском перекрестке, под шуршанье тысячи пуховиков, гул автомобилей и хлюпанье под ногами мокрого снега группа продолжила дробиться, еще раз раскололась в переполненном нутре метрополитена – и тут уже откололся от группы я: помахал готовящемуся исчезнуть в тоннеле поезду, за окном которого теснились, ворочая громоздкие чемоданы, Дмитрий Евдокимов со товарищи, вздохнул мечтательно и позволил яркому людскому потоку пронести меня по лабиринтам метрополитена от Курского вокзала к Киевскому. Столица гудела, вибрируя традиционной предновогодней суетой, людские потоки сталкивались, перемешивались, переплетались, стоял невообразимый шум и кутерьма. Я, девять часов проведший в мягком кресле самолета, в тишине и спокойствии, чувствовал себя ошалевшим и оглохшим, жался к стенам, смотрел вокруг непонимающими глазами и все норовил сказать кому-нибудь (только не китайцу – так как напутаю в тонах):

– Ни хао.

***

На этом рассказ о моем китайском путешествии на третий форум молодых писателей можно закончить. Я, однако же – повинуясь требованиям официального тона, который нет-нет а сквозил в этом весьма вольном и по большей части неофициальном тексте – подведу некоторые итоги и залатаю кое-какие прорехи, не заметить которые при всем желании не могу.

Третий Русско-китайский Форум оказался значительным событием, преломившимся в сознании каждого из участников под множеством разных углов и развернувшимся дюжиной (чуть больше) разноцветных вееров. Приведенный выше текст, разумеется, не дает хоть сколько-нибудь исчерпывающей характеристики мероприятия – и в конце концов в большей мере сконцентрирован на личных впечатлениях, а не объективной сводке (пересказ которой мне всегда видится чем-то опасным), и я скорее записал бы его в очерки (бейте меня, очеркисты!) или эссе (бейте меня, эссеисты!), нежели в, собственно, отзыв, который принято составлять по результатам завершившегося прожекта. Видите ли, я ну вот никак не могу расщепить свой шанхайский опыт на «формальное» и «не-формальное», на «программу» и «свободное время», на обмен докладами и кратер в «Острое-острое» – и в первую очередь я не уверен, что это вообще целесообразно. Опыт личного присутствия, личных ощущений и впечатлений – общения, удивления, созерцания – сплетается с актуально-интеллектуальным содержанием программы настолько плотно, что попытки отделить одно от другого будут похожи на попытки расплести вышитый узор, в результате которых экспериментатор получит несколько клубков разноцветных нитей – и клубки эти даже можно будет превратить в несколько разноцветных косичек (вроде тех, которые используют вместо закладок), но лично мне ценность первоначального узора видится более высокой. Поэтому я извиняюсь перед теми, кто не хотел бы читать о понятном русскому сердцу KFC и о том, как моего одногруппника сбил мопед, но распускать врученную мне вязь я не возьмусь, и совесть моя в данном случае чиста.

В конечном счете мы ведь говорим об опыте, проживаемом писателями – пусть и молодыми – а писателям, насколько мне известно, зачастую присущ именно комплексный подход к явлению. (Писатель, если хотите, в подобных ситуациях мне напоминает археолога, с одинаковым воодушевлением встречающего под слоем песка как драгоценную диадему, так и ссохшуюся деревянную ложку, которой теперь, как говорится, только гвозди и забивать. Но ведь когда-то этой ложкой скребли по дну миски, вычерпывая до последней капли какой-нибудь древний борщ, а перед этим ее кто-то еще и вырезал, роняя под ноги белую стружку, а перед этим она еще и росла окутанная шумящей листвой, закованная в бугристую кору, и на ней, быть может, отдыхали птицы… Простите, увлекся.)

Я еще раз от всей души благодарю организаторов и участников форума, благодарю приморский город Шанхай за теплый – в конце-то декабря! – прием, желаю писателям обеих стран развиваться и расти, радоваться и удивляться – и, соответственно, развивать, растить, радовать, удивлять.

На книжной полке белеют два высоких корешка – произведения участников и их доклады, на двух языках. А значит, пока не прочитаны они от корки до корки, Третий Русско-китайский Форум – заметьте, вновь в причудливом сплетении официального и неофициального – в некотором смысле, продолжается до сих пор.

А учитывая, что по-китайски я читать не обучен, форум, в некотором смысле, не закончится никогда.

Ну и прекрасно!

Ни хао!

 

Читальный зал

Произведения наших авторов

Надежда Кожевникова — о войне

Возьми меня, мой милый, на войну               Возьми меня, мой милый, на войну! Ведь ты

Брянские писатели – о войне и СВО

Стихи и проза брянских авторов на военную тему

Надежда Кожевникова. Мариупольский Хатико

17 марта 2022 года. В Мариуполе идут упорные бои. Местные жители пытаются покинуть город, выставляют

Надежда Кожевникова. Вспомним трагедию Хатыни!

                                 Вспомним трагедию Хатыни!                22 марта 1943 года зондеркомандой (118 полицейский батальон, командир

Надежда Кожевникова. Россия. Провинция. Город Новозыбков.

   1.      1986 год. Авария на ЧАЭС. Нас, несколько женщин с детьми (юго-западные