Кое-что о строительстве мостов
(Верлибрический очерк-эссе о поездке в Шанхай)
С чего начать мой рассказ о Третьем Русско-китайском Форуме молодых писателей?
Соригинальничаю и начну с того, чем обычно заканчивают – со слов благодарности. Это будет хорошим стартом и достойной аркой, сквозь которую приятно пройти в текст (как вы знаете, почти все тексты так или иначе встречают читателя дверным ансамблем – будь то покосившаяся калитка, скребущая траву, или парадные ворота с лестничным пролетом и швейцарами).
Кроме того, подобным образом мне удастся изящно познакомить читателя с людьми, которых я впоследствии буду с чистой совестью упоминать – без предисловий и объяснений.
Итак, я искренне и от всей души благодарю: Олега Митрофановича Бавыкина – главу Иностранной комиссии Союза писателей России; Юрия Вильямовича Козлова – главного редактора «Роман-газеты»; профессора Чжена Тиу – директора шанхайского института мировой литературы, поэта и переводчика; два Союза писателей – России и Шанхая; Шанхайский университет иностранных языков; участников форума, которые за четыре дня превратились в подобие большой русско-китайской семьи, и перечислять имена которых в этой части текста я, вероятно, не решусь, чтобы у стороннего читателя не возникло впечатления, что его пытаются загипнотизировать (а именно такое впечатление возникает у любого, кому предлагают вдумчиво и неторопливо прочесть перечень незнакомых ему фамилий – половина из которых китайские). Наверное, достаточно будет сказать большое спасибо всем ребятам в совокупности и рассыпать отражения этого «спасибо» по всему рассказу на манер солнечных зайчиков – подсвечивающих появляющиеся имена.
Большое вам спасибо, ребята!
***
Как бы мне ни хотелось предварить, собственно, повествование рассказом о том, что я делал, кого встречал и где был между утренним поездом Брянск-Москва и вечерним аэроэкспрессом «Белорусский-Шереметьево», я, пожалуй, не стану злоупотреблять читательским вниманием (и даже про редакцию «Юности» не расскажу!), ударю себя по рукам и открою видеоряд залом ожидания – того самого аэроэкспресса – в котором москвичи и гости столицы условились встретиться и перезнакомиться.
Все сложилось: встретились. Вот Женя Декина, к которой накануне я приставал с расспросами о регистрации на рейс, вот Алена Белоусенко в черной шляпе, с которой мы год назад делили номинацию в «Русских рифмах». Вот Олег Митрофанович, с которым, понятно, вели околокитайскую переписку перед форумом.
И перезнакомились. Вот Юрий Вильямович, например, а вот – Анна Тимакова, критик. Вот Диана Даскалица с рюкзаком, в который может поместиться небольшой китайский квартал. Вот Юрий Лунин и Сергей Мурашев – «братья-геологи», точно сошедшие со страниц Куваевской «Территории»: широкоплечие, бородатые, с серьезными взглядами и крепкими рукопожатиями. Вот новгородец Дмитрий Евдокимов – сама русская приветливость и душевность (а как иначе с такой фамилией?). А вот и Катя Игнатьева.
В аэропорту имени Александра Сергеевича Пушкина (в центре одного из залов стоит несколько растерянного вида памятник) к группе присоединились Екатерина Иванникова, Эллина Савченко, Роман Круглов и Сергей Минаев, который в соседнем от нашего классе проходил паспортный контроль но в Шанхай, кажется, лететь не стал.
Посадочные талоны, заматывание чемоданов в пищевую пленку, широкие, во всю стену, окна, за которыми сверкают белыми боками железные птицы. Посадка на борт, поиск мест, знакомство с попутчиками – и вот, мы уже летим сквозь бесснежный декабрь, под нами мерцают созвездиями города, над нами сверкают созвездиями созвездия, от иллюминатора тянет холодом, а мы с соседом-китайцем смотрим фильмы на экранах, встроенных в кресла впереди сидящих (забавно предположить, что экраны транслируют их, впереди сидящих, сны).
Это была длинная ночь.
Сидя спать – тяжело. Совсем не спать – тяжело. Под крылом мелькают, оставаясь позади, часовые пояса. Фильм попался хоть и зрелищный, но неинтересный.
Сосед-китаец из всего многообразия кинотеки выбрал не очень умело нарисованный мультик и то и дело косился на мой экран, как будто завидовал. Я же косился на его – и недоумевал.
А он, наверное, думал, что я завидую.
К утру на иллюминаторе засеребрился одуванчиками иней. Внизу плыли заснеженные горы, между ними вставали футуристического вида исполинские объекты – мне приходят на ум только гигантские ветряки, вроде тех, что я видел на Волге, но, возможно, тут что-то более оригинальное. То ли из-за того, что солнце стало карабкаться по своей небесной лестнице, то ли из-за того, что самолет стал поворачивать – но иней сперва заискрился радужно, а потом растаял, оставив после себя круглые прозрачные капли. Я оставил попытки выспаться, пощелкал пультом и остановился на классике – стыдно в наше время не посмотреть ни разу «Пролетая над гнездом кукушки».
Сосед смотрел «Аватара» – восстанавливался хорошей анимацией после плохой.
От иллюминатора уже припекало, пассажиры стали говорить громче, то тут, то там поднимались «ставенки», и в салон лился густой солнечный свет. Около девяти по местному мы, пролетев над тысячей кукушкиных гнезд, Монголией, ветряками и лоскутным одеялом из полей, приземлились в Шанхайском аэропорту.
Фильм я досматривал под гул шасси.
***
Пройдя через все кордоны службы безопасности, заполучив в неравной борьбе с китайскими таможенниками первый локальный мем – Инбингуань! – впитав первые неясные еще впечатления (почти все аэропорты так или иначе похожи друг на друга и не отражают в значительной мере местный колорит; если, разве что, не стоит в центре зала памятник Пушкину), делегация русских литераторов сладко поспала в автобусе и высадилась у крыльца гостиницы, название которой на русский язык переводится как «Мудрость» и в холле которой нас встретила Рождественская елка, напомнившая, что на дворе самый конец декабря (и заодно – конец десятилетия). Вообще погода в Шанхае оказалась похожей на погоду в Москве – с той лишь разницей, что в Шанхае подобный режим является плановым, а у нас… не совсем. Температура за бортом всю поездку колебалась в промежутке между семью и одиннадцатью градусами выше ноля, колебалась под порывами теплого ветра не опадающая и не выцветающая листва, колебались участники форума, то заматываясь по декабрьской привычке в шарфы, то снимая их, повинуясь здравому смыслу. (К слову сказать, ввиду отсутствия зимы в привычном русскому человеку понимании, в Шанхае отсутствует привычное русскому человеку центральное отопление – поэтому внутри помещений шарфы использовались едва ли не чаще, чем снаружи).
– Я дома греюсь кондиционером, – сказал мой одногруппник, который появится в этом тексте позже.
В холле же гостиницы произошла первая – для меня, по крайней мере – встреча с профессором Чженом (да простит меня читатель, уверенный в том, что китайские имена не склоняются) Тиу. Профессор оглядел делегацию и назвал каждого по имени-фамилии, чем поверг меня в состояние, близкое к панике – до этого я на истории о телепатии смотрел исключительно скептически.
– У профессора феноменальная память, – пояснили мне позже.
Но и это было еще не все.
– Откуда вы? – спросил профессор.
– Из Брянска.
– Брянск… О, так вы земляк Проскурина?
– Он с ним был лично знаком, – пояснили мне позже.
Но тогда я просто обомлел.
На ватных ногах я пошел за ключом от номера, на ватных ногах прошагал от лифта до двери с табличкой «2003», на ватных ногах пересек комнату и посмотрел в окно.
Передо мной вставал расчерченный магистралями Шанхай – темнел зеленью, пестрел башнями, уходил вдаль и таял, подпирая густо-серые облака. Погода стояла пасмурная, облака нависали, жались к моему двадцатому этажу. Открою окно, протяну руку, зацеплю пятерней влажный клок.
Так бы и стоял у окна – да надо спешить на обед.
Лифт, холл, ресторан.
После сытного и в меру экзотического обеда (замаскировать рыбу под гренки – каково?) основная часть делегации отправилась на прогулку в центр (мудрые организаторы значительную часть первого дня выделили под акклиматизацию), я же пожалел товарищей, понимая, что усну, едва сяду в такси, и потом меня придется по центру носить на руках (или бросить в такси, что, конечно, более вероятно), и взмыл под серые облака на свой двадцатый.
Лишь ближе к полуночи я заставил себя покинуть номер в поисках еды, потоптался у прилавков «пошагового» (в Китае магазины работают чуть ли не круглосуточно! – у нас с запретом на ночную продажу алкоголя такое стало роскошью), опробовал загодя скачанный Гугл-переводчик, убедился, что да, встретить англоговорящего китайца не так-то просто, встретил китайского кота, встретил англоговорящего китайца, прошел по его наводке через весь Шанхай и нашел-таки понятный русскому сердцу KFC, в котором англоговорящий кассир на просьбу о стрипсах и кофе добродушно кивнул и принес картошку фри и колу, видимо, решив, что я сам не знаю, чего хочу.
А потом я шел по ночным улицам, смотрел по сторонам, разглядывал причудливые иероглифы на вывесках, дышал теплым декабрьским воздухом и (вероятно, впервые с приземления) в полной мере осознавал, что еще вчера я маршировал по Брянскому перрону, ежась от колючего ветра, а теперь бреду по тротуару далекой восточной страны, далекой настолько, насколько вообще может быть далека от сознания среднестатистического обывателя страна, в которой он никогда не был. Мифическое «до Китая пешком» обрело плоть и из поговорки стало чем-то странно осязаемым – тем страннее, что всегда было эквивалентно поговорке «пешком до Луны».
В довесок ко всему, проделывая спонтанный полуночный моцион, я слушал загодя скачанную аудиокнигу – второй роман из цикла о Нарнии сэра Льюиса – и звучащая в ушах русская речь (я вам не какой-нибудь вундеркинд, чтобы слушать английский роман на английском) оттеняла и точнее обрисовывала узор места, в котором я оказался. Позволю себе пооткровенничать: я (слушая книгу англичанина) впервые за долгое время почувствовал себя русским от мозга костей до кончиков ногтей – и через это ощущение внутренней идентичности ярче воспринял своеобразие страны, приютившей на несколько дней дюжину (чуть больше) русских литераторов – молодых и зрелых.
***
Второй день был днем исключительной официальности – сразу после завтрака делегация заспешила в Shanghai International Studies University Conference Center, где уже дожидались нас китайские участники форума, переводчики, волонтеры и почетные лица, которым предстояло открывать мероприятие (в их числе праправнук Льва Толстого).
Мы сидели за огромным круглым столом, напротив каждого – табличка с иероглифами, перевод фамилии на китайский (все просто: по общему правилу – сколько слогов, столько и иероглифов).
После вступительных речей началось пленарное заседание. Пересказывать содержания пленарных заседаний – труд весьма специфический, поэтому постараюсь сжать полученные впечатления (обратите внимание: я говорю не об информации, которая отправилась в положенные залы архиважного архива, а о впечатлениях) в несколько коротких фраз. Трижды прерванные кофе-брейками и обедом пленарные заседания, которыми наполнился тот день, выглядели как диалог. «Вот удивил!» – скажете вы, прекратите чтение, и не узнаете, на чем я хотел бы сделать акцент. А акцент я хотел бы сделать на том, что это был в прямом смысле диалог, слепок и метафора живого общения между двумя людьми, пытающимися донести друг до друга то, что их переполняет. Языковой барьер, культурологический барьер и даже геометрический барьер в виде дырки от бублика, в центре которой оказался запертым обвитый проводами широкоугольный телевизор, обострили восприятие взаимодействия, превратили обмен докладами (самый опасный жанр, как вы знаете) в строительство моста над пропастью (потому что как ни крути, а тут между двумя братьями часто пропасть пролегает – не то что между представителями двух культурных и исторических традиций). Мост строился с двух сторон, все тянули друг другу руки, семафорили, просили перебросить недостающий инструмент, подбирали слова, искали точки опоры, старались формулировать мысли максимально точно, читали в глазах слушающих (и слушающих переводчика) реакцию и по-детски радовались созвучию позиций. Привыкая вращаться в одном языковом и культурном поле, мы взращиваем в себе иллюзию понимания и взаимопонимания – нам начинает казаться, что услышать другого человека – просто, и что объяснить что-то другому человеку – просто. И похоже это на то, как если бы вместо моста над пропастью пристраивали сучковатое, во мхе, бревно, по которому и без пропасти не каждый пройдет, не оступившись. Встреча же с дюжиной (чуть больше) китайских литераторов (молодых и зрелых) очень вовремя напомнила, что все мы разные, что чтобы понять и объяснить, нужно приложить усилия – а через прикладывание усилий растет ценность результата. Это я так плавно перехожу от формы к содержанию: на заседаниях было поднято множество интересных и важных тем, обозначено множество актуальных не только для России и Китая, но и для всей мировой литературы, вопросов, очерчено множество развивающихся (стремительно и не очень) тенденций. Ну, и посмеялись-пошутили, куда без этого? В деле строительства мостов чувство юмора – один из важнейших материалов.
Уже вечером мы покинули университетский комплекс, погрузились в автобус и поехали на презентацию книг профессора Тиу – два тома переводов поэзии Серебряного века на китайский язык. Ахматова, Блок, Цветаева… Стихи, написанные в России сто лет назад, промчались сквозь пространство и время, как метеориты сквозь атмосферу, и с шипением упали на ладонь китайского профессора россыпью мерцающих иероглифов. Как таинственна литература!
Но это я немножко забежал вперед. Пока же мы едем через вечерний Шанхай в автобусе, проголодавшиеся жуют… что бы вы думали? Понятный русскому (и китайскому!) сердцу KFC, смотрят в окна, ведут высококультурные беседы.
Шанхай переливается разноцветными огнями, небоскребы чуть ли не в самом деле скребут затянутое облаками небо, повсюду снуют мопеды, и кажется, что ты оказался в будущем – и обретает вес доселе эфемерное знание о том, сколько в Шанхае живет людей.
Сколько?
А двадцать шесть миллионов – вот сколько.
Презентация книг проводилась в одном из книжных центров (язык не повернется назвать этот интерстеллар магазином), и мы, конечно, мало что поняли без переводчика, смысл беседы приходилось угадывать по выражениям лиц – но выражения лиц (как выступавших, так и слушающих) говорили вполне красноречиво, и получалось, что классическая русская поэзия действительно воспринимается китайским читателем не как экзотика, к которой интересно прикоснуться, а как нечто важное в глобальном, культурологическом (в подобных текстах бесконечное повторение слова «культурологический» правонарушением не является и налогом не облагается) смысле. И, конечно, таким подвижникам от мира поэзии как профессор Чжен Тиу – честь и хвала.
***
На следующий день – солнечный и совсем теплый – мы отправились в Сынань Гунгуань (что бы это ни значило), где проходила встреча с китайскими читателями. Анна Тимакова рассказала о членах русской делегации, Ян Цинсян – о членах китайской. Из зала задавали вопросы, на них отвечал – через переводчика – Роман Круглов. Аудитория собралась внимательная, заинтересованная – в известном смысле эта встреча стала продолжением вчерашнего диалога, начатого на пленарных заседаниях. Продолжали, то бишь, строить мосты.
Потом – короткий забег вдоль торговых рядов, фотосессии на фоне декорированного мхом здания, автобус, миллион мопедов, и вот мы уже стоим во дворе старинной… усадьбы? Бамбуковые заросли, арки, скульптурные композиции, относительная (относительно общего звукового фона в городе) тишина и та уединенность, обособленность, которая присуща саду, спрятанному вглубь людной, казалось бы, улицы – который воспринимается тем более таинственным и замкнутым, чем ближе ведет соседство с автомагистралями и торговыми центрами.
Внутри же – витражи, винтовая лестница, хрустальная люстра, свисающая сталактитом, терраса с видом на сад.
– Ребята, где вы там?
Коридорчик, ведущий в другую часть здания, ряды стульев, микрофоны, колонки, барная стойка с кофе-машинами.
Началась церемония закрытия форума, которую вели Юй Сяотин и Дмитрий Евдокимов и которая была самым поэтическим образом (через неофициальное настроение официальных речей) совмещена с Вечером китайской и русской поэзии «Расскажи мне о себе» (строка из замечательного стихотворения одного из ведущих).
В основном программа состояла из чтения стихов – каждое стихотворение звучало на двух языках – но увенчана была музыкальными выступлениями. Дмитрий Евдокимов спел под гитару несколько чудесных песен собственного сочинения, Юрий Лунин представил публике переложенный на мелодию Пушкинский романс и древний церковный напев. В завершение один из китайских поэтов исполнил (простите, если ошибусь) отрывок из китайской оперы.
Как только отзвучали последние ноты выступлений, микрофон перешел в руки организаторам форума – и началось, собственно, закрытие. Было сказано много теплых слов, пожеланий и чаяний, часто упоминали Валдай, делились историями из совместных поездок. Думаю, даже те, кто впервые слышал о форуме и пришел в первую очередь ради Вечера поэзии (слушателей было много), почувствовали себя членами одной из делегаций и искренне загрустили из-за ощущения, которое сопровождает всякое завершение хорошего мероприятия. Потом был кофе-брейк, обмен сувенирами и гостинцами, обещания приехать еще раз, разговоры про Валдай, а потом из теплого, пахнущего кофе и печеньем, зала все вынырнули в прохладный шанхайский вечер и двинулись пешком – с тем, чтобы выйти к памятнику Пушкина и таким образом «закольцевать» путешествие, начавшееся в шереметьевском аэропорту. Китайский бюст солнца русской поэзии растерянным не выглядел и спокойно смотрел сквозь сквер. Примечательно: на постаменте лежал букет.
Роман Круглов стал читать Пушкина наизусть, потом все фотографировались, а, сфотографировавшись, шумной, дружной компанией отправились к метро.
Про китайское метро ничего определенного сказать не могу – оно больше похоже на Европейское, чем на Московское, но что это, в самом деле, за характеристика? – зато могу сказать про ресторан, в котором осела часть группы, в то время, как не-осевшая упорхнула к гостинице. Ресторан, название которого переводится примерно как «Острое-острое» (что не могло не обрадовать любителя острой кухни Сергея Мурашева), оказался примечателен тем, что не давал посетителям расслабиться и всеми силами втягивал последних в процесс приготовления того, что они хотят съесть.
Вообще подмечено, что в Китае процесс приема пищи концептуально отличается от того же процесса в России (что, конечно, не удивительно) – в частности тем, что вовлекает едока в своеобразное взаимодействие, предлагая ему не только жевать, но и кашеварить. Начать хотя бы с того, что, обедая, форумчане садились за круглый стол, в центре которого размещался широкий вращающийся диск с яствами, вращать который следовало вручную, перебирая пальцами по краешку. Хорошо это тем, что в итоге обедающие пребывали в постоянном общении не только с вращающимся диском, но и друг с другом – потому что крутит барабан не выбранный староста, а все скопом, подстраиваясь друг под друга, выражая свою позицию и помогая товарищу. Интроверту по первости придется туго, но кто знает – быть может именно лишившись пару раз креветок, он встанет на путь перемен? Ну и конечно, подобные опыты способствуют сплочению коллектива. Далее: на одном из обедов нам принесли в числе прочего занятную композицию: кадка с лавашиками, кусочки курицы, горсть салата, два вида соуса. По ходу вращения круга, каждый сам себе брал лавашик, начинял его курицей и салатом, промазывал соусом и сворачивал в китайскую мини-шаурму.
Возвращаемся в «Острое-острое». В центре каждого стола нас встретил кратер в виде утопленной в столешницу кастрюли, разделенной надвое. В каждой половине плавали в воде грибы и овощи (за которые мы, не разобравшись, тут же взялись). В торце же стола обнаружились загадочные кнопки, похожие на кнопки громкости, с помощью которых делают потише телевизор в сидячем вагоне поезда «Брянск-Москва». За нашим столиком ни одного китайца не было – и некому было объяснить мне, Дмитрию Евдокимову и Роману Круглову, какой именно телевизор усмиряют кнопки, а профессора Тиу, объяснявшего премудрости приема пищи своим компаньонам, мы почему-то услышали не сразу.
Все открылось, когда вместо истекающего соком жаркого официант принес аккуратно разложенные ломти сырого мяса. Следом показались ряды сырых тефтелек.
К счастью, мы не успели принять сырые ломти за бекон и прислушались к профессору.
– Это надо варить, – говорил он, показывая на кратер.
Кнопки в столешнице регулировали не громкость телевизора в поезде «Брянск-Москва», а температуру в кратере, вода в котором забулькала, как только Дмитрий довел значение до максимума.
Сырые ломти отправились в кипяток, за ними последовали тефтели… Пишу – и чувствую, что успел проголодаться, а потому ускоряюсь: замечательным, теплым, я бы даже сказал – дружеским банкетом закончился этот насыщенный событиями и впечатлениями день, официально закрывший Третий Русско-китайский Форум молодых писателей. Впереди нас ждал еще один день – посвященный культурной программе – а за ним слышался уже рев турбин и угадывалось снежное дыхание предновогодней Москвы (мы прилетали к самому празднику).
***
Культурная программа следующего дня привела нас в поселок Наньсян – исторический и туристический центр, в часе езды от Шанхая. И это уже был Китай, каким мы представляли его в детстве – по фильмам на видеокассетах: мощеные булыжником улочки, выгнутые, с острыми углами, крыши, круглые мостики, отражающиеся в узких каналах. Башни, карпы, карликовые деревца… Но – по порядку.
Сразу по приезде состоялась встреча с китайскими писателями – нам рассказали о месте, в котором мы находимся, о присутствующих литераторах, напоили зеленым чаем и пригласили на экскурсию. Описывать подробно и поэтажно экскурсию я не решусь – чтобы не обрушить сервер Evernote – и поэтому займусь своеобразным иглоукалыванием: обозначу, так сказать, ключевые позиции.
Нас познакомили с экспозицией, посвященной местным знаменитостям, рассказали о быте прошлых веков (по нарисованным улицам ходили полупрозрачные светящиеся призраки в старинных одеждах – вот до чего техника дошла!), продемонстрировали полотна китайских живописцев, дали развернутую историческую справку, провели через удивительной красоты сад, рассеченный мостиками. По воде клубами тянулся искусственный дым, а под ним сверкали золотом карпы кои – целые стада карпов! Я подошел поближе, чтобы сфотографировать, вытянул над водой руку с телефоном, и тут же карпы со всех сторон заспешили к руке, стали толпиться, вспенивать воду, тереться разноцветными боками, разевать рты и жадно смотреть на мой телефон, который, на минуточку, мне и самому еще пригодится чтобы его отдавать первым встретившимся рыбам. Вокруг мостиков вставали приземистые деревца, выгибали крыши беседки, шумел небольшой водопад. День выдался пасмурный, тихий – и это усиливало создаваемое ландшафтом настроение. Группа блуждала по дорожкам с задумчивыми лицами, многие отставали и задерживались, строили свой маршрут, засматривались на что-нибудь особо впечатлившее.
После экскурсии нас ждал интерактив – и опять связанный с едой! Нам предстояло лепить китайские… пельмени, похожие на крохотные хинкали. Делегация засучила рукава и под задорный гомон изготовила около сотни пельменей разной степени аккуратности. Женский состав восхитился эластичностью китайского теста и все пытался выведать у кураторов мастер-класса рецепт. Пельмени получились разношерстные – одни хотелось тут же бросить на сковороду (или в кратер «Острого-острого»), над другими можно было только смеяться (к чему многие тут же приступили). По звонку пельмени отправились на кухню, а делегация – на второй этаж, занятый ресторанчиком. Едва мы успели рассортироваться по столикам и перезнакомиться поближе с сотрапезниками – с нами ходили китайские писатели, и не все из них были знакомы по предыдущим дням – едва мы все это успели, как на столы стали опускаться кадки с пельменями (да простит меня сведущий в восточной кухне читатель, знающий, как называется это блюдо), приготовленными на пару, горячими, с упругим тестом, полными восхитительного сока, так удачно смешивающегося с соусом, в который пельмени положено макать… В общем, вы, может быть, угадали мой настрой: пельмени оказались самым вкусным китайским блюдом из всех, что мне довелось отведать за поездку, и даже понятный русскому сердцу KFC с ними сравниться и близко не мог.
Под занавес нам принесли кадки с тем, что приготовили мы – и тут, конечно, снова поднялся смех.
Наевшись и посмеявшись, делегация горохом рассыпалась по поселку в поисках сувениров. Через час навьюченные пакетами литераторы поднимались на крыльцо ресторана – предстоял торжественный, официальный, банкет.
Банкет удался! Звучали стихи, песни, за каждым из столов искрились горячие литературные (и не только) обсуждения. Нам повезло оказаться рядом с поэтом-переводчиком, перекладывающим китайскую поэзию на английский язык – и наоборот. Говорили про Ахматову, Пушкина, Лермонтова, Ленина, современную поэзию (не только у нас большую ее часть принято поругивать), переводы – о чем только не говорили! Алена Белоусенко и вовсе вовлекла поэта в пространную философскую дискуссию о роли символизма в китайской культуре.
Выступая, наш поэт читал лично переведенное на английский «Если жизнь тебя обманет» Александра Сергеевича.
– Do you know, how we name Pushkin in Russia?
– How?
– «Our everything».
– Oh, nice.
– Pushkin is the sun of Russian poetry. Lermontov – the moon.
Врывается Алена Белоусенко:
– Akhmatova is the moon!
Я перехожу на русский:
– Нет, Ахматова – царица серебряного века!
Начинается спор о светилах и династиях, китайский поэт смотрит недоуменно: ох уж эти русские, сами не знают, кто у них кто.
Но самым удивительным для меня вновь стал разговор о китайских авторах, читаемых в России.
– What Chinese authors are popular in Russia?
Отвечаю, что китайских писателей у нас переводят и издают не то чтобы часто, упоминаю нелюбимого земляками Мо Яня, решаю рассказать о писательнице, чей роман меня в свое время очень впечатлил.
Писательницу зовут Шань Са.
– Шань Са, – говорю я.
Поэт делает недоуменное лицо – не понимает.
– Шань Са, – повторяю.
Машет головой, разводит руками.
– Ша-ань, – растягиваю я, – Са-а.
Безрезультатно.
И снова приходится гуглить, показывать экран.
Такое уже происходило – накануне, когда я рассказывал про Шань Са волонтерам-переводчицам.
– Ш-ш, – артикулировал я, – Шань. С-с, Са.
Но они не понимали.
Так, через невозможность назвать китайцам китаянку, открылось для меня удивительное своеобразие языковой системы – построенной на тонах, с которыми произносятся гласные. Это нам напиши «Ксндр Пшкн» и мы уже понимаем, что это не «Сф Брдск» – мы в первую очередь ориентируемся на согласные. А в Китае извольте произносить правильно гласные – в нужной тональности. Именно поэтому ни поэт на банкете, ни девочки-переводчицы не могли понять – не могли услышать – произносимое мной имя. Сказанное на русский манер «Шань Са» не встраивалось в систему тональностей, и даже повторить сочетание звуков китайский собеседник был не в силах. Это меня особенно поразило, потому что я всегда считал, что уж повторить можно что угодно.
Китайский язык – музыкальный язык. Поэтому все китайцы умеют петь.
Есть многое на свете, друг Горацио!
После банкета комфортабельный автобус увез нас в гостиницу, а из гостиницы я отправился на посиделки с одногруппником, которого не видел уже лет восемь, который вместе со мной учился в Брянском государственном университете имени академика Петровского, успел поработать в Москве и Петербурге, а три года назад уехал трудоустраиваться в Шанхай.
Это тот самый одногруппник, которого я цитировал в начале текста – который греется кондиционером.
– Я живу здесь три года, – говорил он, подхватывая палочками кусочки курицы, – и знаю пятьсот иероглифов.
– Круто.
– Чтобы читать газеты, надо знать три тысячи.
– Ого.
– Всего их больше тридцати тысяч.
Из моей фамилии он прочел только третий иероглиф.
– Джзин, – сказал он.
Лагуджзин.
– Я только недавно начал различать тональности на слух.
Это к вопросу о музыкальности языка.
– А в первую неделю после приезда меня сбил мопед, – сказал он. – Вечером вышел в парк на пробежку – в наушниках. На эйфории такой, чуть освоившись. И – бамс!
И он изобразил жестами столкновение бегуна с мопедом.
И он много рассказал мне про китайское житьё-бытьё, про особенности, обычаи – и все в этом роде.
А потом мы переместились в русский ресторан и под музыку из девяностых принялись вспоминать студенчество, общих знакомых – и про Китай говорили мало. В зале было почти пусто, за одним из столов сидели армяне и громко ругались, по стенам блестели под стеклом фотографии русских видов.
Я чувствовал себя внутри фильма «Брат 2».
***
Наутро мы погрузили вещи в автобус и отчалили от гостиницы – название которой переводится как «Мудрость» – в сторону аэропорта. А через каких-нибудь пару часов гостеприимный Шанхай разворачивался за стеклом иллюминатора, как разворачивается свиток с иероглифами. Только теперь можно было по достоинству оценить его масштаб – пока он вдруг не перестал разворачиваться и не начал стремительно уменьшаться, сжимаемый со всех сторон пестрым полотном ландшафта.
Обратная дорога оказалась исключительно комфортной – мы летели в полупустом самолете (звучит как «полупустой трамвай», честное слово!), каждый нашел себе место (и занятие) по душе. Я, например, взялся пересматривать Маликовское «Древо жизни» и удостоверился в том, что лучше я фильма не видел. Салон заливало солнце, царила теплая, добродушная, несколько ленивая атмосфера, которая неизбежно воцаряется в коллективе, несколько дней интенсивно впитывавшем новые впечатления.
Ближе к вечеру – просемафорили из-за плеча часовые пояса, и день растянулся, точно сделанный из резины – мы приземлились в заснеженной Москве.
Пока нас не было, в столицу пришла зима – и теперь рассыпала во все стороны мелкий липкий снег, который тут же стремительно таял. Так же стремительно стала таять, едва оказавшись под сводами аэропорта, наша делегация: несколько человек остались ждать следующий самолет (звучит как «следующий трамвай», честное слово!). Оставшиеся имели часовое счастье обмениваться впечатлениями в вагоне Аэроэкспресса. На шумном московском перекрестке, под шуршанье тысячи пуховиков, гул автомобилей и хлюпанье под ногами мокрого снега группа продолжила дробиться, еще раз раскололась в переполненном нутре метрополитена – и тут уже откололся от группы я: помахал готовящемуся исчезнуть в тоннеле поезду, за окном которого теснились, ворочая громоздкие чемоданы, Дмитрий Евдокимов со товарищи, вздохнул мечтательно и позволил яркому людскому потоку пронести меня по лабиринтам метрополитена от Курского вокзала к Киевскому. Столица гудела, вибрируя традиционной предновогодней суетой, людские потоки сталкивались, перемешивались, переплетались, стоял невообразимый шум и кутерьма. Я, девять часов проведший в мягком кресле самолета, в тишине и спокойствии, чувствовал себя ошалевшим и оглохшим, жался к стенам, смотрел вокруг непонимающими глазами и все норовил сказать кому-нибудь (только не китайцу – так как напутаю в тонах):
– Ни хао.
***
На этом рассказ о моем китайском путешествии на третий форум молодых писателей можно закончить. Я, однако же – повинуясь требованиям официального тона, который нет-нет а сквозил в этом весьма вольном и по большей части неофициальном тексте – подведу некоторые итоги и залатаю кое-какие прорехи, не заметить которые при всем желании не могу.
Третий Русско-китайский Форум оказался значительным событием, преломившимся в сознании каждого из участников под множеством разных углов и развернувшимся дюжиной (чуть больше) разноцветных вееров. Приведенный выше текст, разумеется, не дает хоть сколько-нибудь исчерпывающей характеристики мероприятия – и в конце концов в большей мере сконцентрирован на личных впечатлениях, а не объективной сводке (пересказ которой мне всегда видится чем-то опасным), и я скорее записал бы его в очерки (бейте меня, очеркисты!) или эссе (бейте меня, эссеисты!), нежели в, собственно, отзыв, который принято составлять по результатам завершившегося прожекта. Видите ли, я ну вот никак не могу расщепить свой шанхайский опыт на «формальное» и «не-формальное», на «программу» и «свободное время», на обмен докладами и кратер в «Острое-острое» – и в первую очередь я не уверен, что это вообще целесообразно. Опыт личного присутствия, личных ощущений и впечатлений – общения, удивления, созерцания – сплетается с актуально-интеллектуальным содержанием программы настолько плотно, что попытки отделить одно от другого будут похожи на попытки расплести вышитый узор, в результате которых экспериментатор получит несколько клубков разноцветных нитей – и клубки эти даже можно будет превратить в несколько разноцветных косичек (вроде тех, которые используют вместо закладок), но лично мне ценность первоначального узора видится более высокой. Поэтому я извиняюсь перед теми, кто не хотел бы читать о понятном русскому сердцу KFC и о том, как моего одногруппника сбил мопед, но распускать врученную мне вязь я не возьмусь, и совесть моя в данном случае чиста.
В конечном счете мы ведь говорим об опыте, проживаемом писателями – пусть и молодыми – а писателям, насколько мне известно, зачастую присущ именно комплексный подход к явлению. (Писатель, если хотите, в подобных ситуациях мне напоминает археолога, с одинаковым воодушевлением встречающего под слоем песка как драгоценную диадему, так и ссохшуюся деревянную ложку, которой теперь, как говорится, только гвозди и забивать. Но ведь когда-то этой ложкой скребли по дну миски, вычерпывая до последней капли какой-нибудь древний борщ, а перед этим ее кто-то еще и вырезал, роняя под ноги белую стружку, а перед этим она еще и росла окутанная шумящей листвой, закованная в бугристую кору, и на ней, быть может, отдыхали птицы… Простите, увлекся.)
Я еще раз от всей души благодарю организаторов и участников форума, благодарю приморский город Шанхай за теплый – в конце-то декабря! – прием, желаю писателям обеих стран развиваться и расти, радоваться и удивляться – и, соответственно, развивать, растить, радовать, удивлять.
На книжной полке белеют два высоких корешка – произведения участников и их доклады, на двух языках. А значит, пока не прочитаны они от корки до корки, Третий Русско-китайский Форум – заметьте, вновь в причудливом сплетении официального и неофициального – в некотором смысле, продолжается до сих пор.
А учитывая, что по-китайски я читать не обучен, форум, в некотором смысле, не закончится никогда.
Ну и прекрасно!
Ни хао!