Александр Ронжин

У старца Андрея

(отрывок из книги «Русин из Корсуни») 

В Западной Таврии уже несколько десятилетий стоял прочный мир, плодами которого пользовался, в первую очередь, простой люд. Горные готы поставляли в неприступный Херсонес (называемый византийцами Херсоном) дерево для строительства домов и кораблей…

У старца Андрея

(отрывок из книги «Русин из Корсуни») 

В Западной Таврии уже несколько десятилетий стоял прочный мир, плодами которого пользовался, в первую очередь, простой люд. Горные готы поставляли в неприступный Херсонес (называемый византийцами Херсоном) дерево для строительства домов и кораблей, мясо и шкуры убитых диких лесных животных, меняя свой товар на изделия городских гончаров, кузнецов и ювелиров; хазары везли сюда тюки шерсти, моряки.

Юго-восточной Таврии повезло меньше: Сугдея, например, опираясь на военную мощь Херсона, из-за своей слабой укреплённости постоянно испытывала угрозу нападения готов, а теперь ещё в степях полуострова появились угры-мадьяры…

Эта напряжённость была очень далека от Херсона и его округи, мирной жизни здесь ничто не угрожало. В другом бы месте Идар и Захариас обязательно взяли с собой для безопасности путешествия несколько слуг, но здесь ограничились лишь тёмными суковатыми посохами, да небольшими ножами за поясом. Молодая зелень травы, цветущий кустарник слева и снизу у самого берега бухты, цветочные разноцветные поляны, пение птиц – всё настраивало на весёлый, беззаботный лад, идти было легко, радостно.

— Так бы и прошёл всю землю! – щурясь от прямых лучей низкого солнца, сказал Идар.

— Согласен… Только если долго идти – впереди нас ждет Хазария… А там мы уже были, — заметил Захариас.

— Были, ты прав. Туда не хочу. Эх, перелететь бы эту Хазарию птицей…

— А дальше – что?

— Что будет.

Засмеялся самаритянин:

— Думай о встрече. Пустых слов старец Андрей не любит.

— Не могу, Захар! Как красиво здесь! И дышится легко! У нас весной тоже хорошо пахнет, но не так, здесь по-другому… На берегах Десны в эту пору землёй-кормилицей пахнет, а тут…

Он вдохнул полной грудью:

— Мёдом трав и… морем!

Засмеялись оба. Идар затянул плавную, тихую песню о юной девушке-красавице, идущей на свидание с любимым, которую очень давно слышал от своей матери.

«Оживает душа Идара… Как хорошо!» — думал Захариас и улыбался, прислушиваясь к словам песни.

Дорога пошла вниз, бухта осталась позади. Справа был отвесный склон возвышенности, с которой путники только что спустились. А слева, внизу, приближаясь к дороге, петляла полноводная речка, то там, то здесь показывая свою тёмную воду из-за густого, сплетённого ветвями кустарника.

Вскоре Идар и Захариас оказались у брода через реку. Им пользовались постоянно, о чём свидетельствовала широкая тропинка, ведущая прямо к воде.

— Разуваемся, и – вперёд! – скомандовал Захариас.

…Теперь пришлось пользоваться посохом как щупом, песчаное дно с большими частыми валунами заставляло ногами постоянно искать более надежную опору для тела. Хотя уровень воды поднимался здесь чуть выше колен, однако её напор был такой, что почти валил с ног.

Перейдя речку, путники опять пошли вдоль берега, теперь скалы были слева.

— Уже скоро, — пояснил Захариас. – В этих горах и находятся кельи монастыря. Одна из пещер – жильё Андрея.

…Старца искать не пришлось: он встретил их прямо на тропе, ведущей к монастырю.

Самаритянину был знаком этот угрюмый отшельник. Не впервые видел его орлиный, крючком нос, узкие щелки глаз, едва проглядывающие из-под низко опущенного на лоб капюшона чёрного плаща, впалые щёки, длинную, ставшую совсем седой бороду, крупные руки, крепко держащие такой же, как у них, большой чёрный посох.

— Приветствую тебя, старец Андрей! Я – самаритянин Захариас, что был у тебя в прошлом году, — еврей поклонился монаху. – Со мной…

Старик прервал речь пришедшего быстрым взмахом руки, неожиданно подал записку, сделанную на клочке пергамента, Идару.

Славянин принял её, развернул и, увидя знакомые греческие буквы, прочитал вслух:

— Ты кто?

Поклонился Андрею:

— Приветствую тебя, старец. Желаю здравия на многие годы… Я – словенин Идар, волею судьбы заброшенный в Херсон. Живу в нём с женой и её матерью, Захар – друг мой…

Суровый лик старца посетило лёгкое подобие улыбки.

— Приветствую словенина в скромной нашей обители… И тебя, лентяя, приветствую. Ну что ж, идёмте, присядем вон на том небольшом валуне, там удобно…

Идар удивленно взглянул на Захариаса. Почему его так встретил монах?

Самаритянин смутился, низко опустил голову.

Втроем они подошли к крупному камню-известняку, первым присел старец, жестом попросил пришедших присоединиться к нему.

— Говорите, зачем пришли, — тихо пробормотал Андрей, чертя посохом на земле какие-то знаки.

Захариас начал первым:

— У Идара недавно погиб брат, сейчас, приняв христианство, он находится на распутье: не знает, где дальше жить, что делать, чем заниматься.

Монах прервал его:

— У словенина есть язык, пусть сам говорит.

И вопросительно взглянул на Идара.

Тот от неожиданно сухого приёма, что оказал им мрачный чёрный монах в этот солнечный весенний день, слегка закашлялся, потом молвил:

— Дело осталось одно у моего брата… Не успел даже начать его… Погиб в бою. Хотел он словенской речью Евангелие написать… Может, мне попробовать?

— Евангелие и Псалтырь, — почему-то сказал, словно задумавшись о чем-то, старец.

Помолчав, добавил:

— Уже пишут некоторые словене слова свои греческими знаками… Слышал о том.

Помолчав опять немного, наклонился низко, поднял с земли небольшой камешек, протянул Идару:

— Возьми.

Идар взял, повертел его в руках, осматривая со всех сторон, подумал: «Чудит старик. Может, ум покинул его?»

— Ты думаешь, это камень? А я этим питаюсь. Веришь ли мне? – спросил Андрей.

Идар отрицательно покачал головою:

— Нет, не верю.

— Почему?

— Камни только куры глотают… И то совсем маленькие… Человек камни не ест.

— Чем докажешь мне, что это камень? – не унимался старик.

— Да что ж у меня, глаз нет? Я же вижу: он твёрдый, не вкусный, это ни мясо птицы, ни капуста, ни морковь. Это не едят!

— «Твердый, не вкусный», — повторил Андрей. И, словно издеваясь над пришедшими, спросил:

— А запах у него есть? Он пахнет чем-нибудь?

Идар невольно приблизил камень к носу:

— Ничем он не пахнет! Нет у него запаха! Немного – запах пыли есть.

Андрей застучал посохом по земле, стирая только что нарисованные знаки, заговорил глухо, словно для себя, а не для путников, пришедших к нему:

— Два лентяя у меня сегодня… Ишь ты, словенин знает, что камни не едят…

Затем громче:

— А если знаешь слова греческие, на письме изложенные, если сам читать умеешь Священное Писание, почему не можешь на своём языке изложить его? Лень?

Идар удивился такому ходу мысли старца. Возразил:

— Почему – «лень»? Я не уверен – получится ли у меня…

— А ты пробовал? Ты уже начал своё дело, чтобы сомневаться? Напиши, покажи мудрецам великим, если сам не сможешь оценить свою работу… А то, не начавши дело, уже сомневаешься… Так только лентяи поступают… Вот друг твой – лентяй. Приходил ко мне год назад, книги взял… Изложил ли на своём самаритянском языке, как ты сам этого хотел?

— Некогда мне, извини, Андрей…

— Нечего мне тебя извинять! Ты мне ничего не должен! А о себе ты подумал, о душе своей? Что Богу скажешь в день последнего суда? Что некогда тебе было, да? Истину, истину искать надо, а не ко мне ходить! Одному некогда, другой сомневается, ещё работу не начав… Лентяи!

Старец в сердцах сплюнул, заводил посохом по земле, искоса взглянул на Идара:

— Понимаю, книги тебе твой друг не даст, они ему самому нужны, может, сподобится когда-нибудь за труд приняться… Обожди немного, сейчас я…

Он поднялся, пошёл к своей пещере.

Друзья сидели молча, обдумывая сказанное старцем.

Скоро он вернулся, держа в руках книги:

— Это от Матфея… Это от Луки… И это… И это… Все четыре. Держи. Не бери пример со своего друга, не тяни, берись за богоугодное дело. Раз есть стремление, есть мечта, обдуманная ещё с братом, — нечего сомневаться…

Идар низко поклонился:

— Благослови, старец, на дело великое…

Андрей перекрестил сначала Идара, потом Захариаса:

— И тебя благословляю… Хоть и лентяй ты великий, а знаю: создашь и ты свой перевод… Бог примет твой труд. Ну, есть ещё что ко мне?

— Вечно будем помнить тебя за дар чудесный – книги сии… — вновь поклонился монаху Идар.

— Не дар то… Я лишь подсказываю вам путь к истинной цели. Следовать ли этим путём – решайте сами. Ступайте. Дни нашей жизни отмерены Всевышним, даже один прожитый впустую – грех великий… А я не советчик вам в вашем деле. Ни словенского, ни самаритянского языка не знаю… Ну, что ещё?

Захариас и Идар кланялись, но не уходили. Именно поэтому задал свой вопрос Андрей. Идар, смущаясь, произнес:

— Прости за глупый вопрос… Слух о тебе идёт, что можешь лечить людей от болезней разных… Снимать порчу с людей… Наверно, наложила проклятие на мою жену ведьма из родного её села: не может никак ребенка зачать…

— Что?! – удивлённо откинулся назад монах, капюшон упал ему на плечи, гости увидели его седую, с сильными залысинами, голову.

— О чём думаете?! Я им о Священном Писании толкую, а они мне? Нехристи! Вон отсюда! Нет никакого проклятия, недоумки! А я вот вас!

И огрел бы старец гостей своим сучковатым посохом, если бы те не поспешили прочь от входа в пещеру Андрея, от него самого, потрясающего чёрной ветвью, как дубиной.

…Брод через речку переходили молча. Лишь поднявшись на возвышенность, и вновь увидев морской залив, начали задавать друг другу вопросы. Идар:

— Ты что-то обещал Андрею перевести на свой язык?

— Как ты сейчас, год назад я спрашивал его, нужно ли делать ещё один перевод Ветхого и Нового Завета, если вижу в нём неточности. Он дал мне древний греческий текст, благословил на труд. Я начал было, а потом хлопоты по устройству ювелирной мастерской отвлекли меня…

— Кто его предупредил, что мы придём сегодня?

— Почему ты думаешь, что он знал о нашем приходе?

— Записка его… Андрей нашу встречу начал с записки, когда мы ему и слова сказать не успели…

— Не знаю, как истолковать это…

Помолчав немного, Захариас, улыбнувшись, сказал:

— Не кручинься. Сказал он: «Нет никакого проклятия…» Помнишь?

— Помню. И добавил: «Недоумки»…

— Ну, это так, для острастки… Надейся на лучшее. Сходите вдвоём с Загоркой в Храм Божий, помолитесь… Книги не тяжелы? От полученной раны ты ещё не совсем оправился, дай мне, я понесу: мы только в середине пути.

Идар нахмурился:

— Мне работать, мне и нести. …В середине, говоришь?

Вздохнул тяжело:

— Прав старец: мы только в самом начале пути…

[1] Сюмболон-лимне (греч.) – «Бухта символов», ныне Балаклава.

Читальный зал

Произведения наших авторов

Надежда Кожевникова — о войне

Возьми меня, мой милый, на войну               Возьми меня, мой милый, на войну! Ведь ты

Брянские писатели – о войне и СВО

Стихи и проза брянских авторов на военную тему

Надежда Кожевникова. Мариупольский Хатико

17 марта 2022 года. В Мариуполе идут упорные бои. Местные жители пытаются покинуть город, выставляют

Надежда Кожевникова. Вспомним трагедию Хатыни!

                                 Вспомним трагедию Хатыни!                22 марта 1943 года зондеркомандой (118 полицейский батальон, командир

Надежда Кожевникова. Россия. Провинция. Город Новозыбков.

   1.      1986 год. Авария на ЧАЭС. Нас, несколько женщин с детьми (юго-западные